Дед - [2]

…Теплушку болтало как ненормальную, и я в который уже раз удивился этому. Ну да, можно сделать скидку на то, что до войны мы ездили в пассажирских вагонах, которые были не такие разболтанные и расхлябанные. Да, и на это надо было сделать скидку, и на то, что чинить подвижной состав в военное время просто было некогда. Я вздохнул. Всё это, конечно, понятно, но я просто не ожидал, что будет болтать так, что если не держаться за стенки, можно и свалиться.

«Толик! Хватит там торчать!» — услышал я чей-то голос, но не придал этому значения. «Толь! Давай иди сюда, обедать пора! Отцепись ты от этого бревна!» — совсем уже рядом раздался тот же голос, и кто-то потеребил меня за рукав гимнастёрки.

Но я уже перестал обращать на это внимание. Откуда-то спереди, от головы состава, на меня накатывала волна тревоги. Я перегнулся через брус, перегораживающий широкие двери теплушки, и, щурясь от встречного ветра, стал внимательно всматриваться вперёд. И я увидел их. Две точки, которые быстро увеличиваясь в размерах, гнали перед собой волну страха. Пара фронтовых бомбардировщиков! Они шли в лоб составу, и я понял, что даже если мы сейчас начнём тормозить, остановиться эшелон всё равно не успеет. И тогда состав начал набирать ход, а навстречу самолётам потянулись хиленькие пулемётные трассы, которые явно не могли остановить несущуюся навстречу поезду крылатую смерть.

Однако пулемётчики поработали как надо! От их светлых, прочертивших серое небо полос самолёты, ощерившись свастикой, шарахнулись в разные стороны. В последний момент я успел увидеть, как они, поднявшись выше, пошли на очередной заход, но уже с хвоста поезда. Опять на меня накатила холодная волна страха, но я, выдержав характер, стал смотреть, как один из самолётов, завершив разворот, начал быстро догонять несущийся уже на большой скорости состав. Грохот стоял неимоверный, вагон швыряло так, что на ногах уже никто и не пытался устоять; сам я стоял только потому, что крепко держался за дверную перекладину.

И вдруг наступила тишина. Перестало болтать теплушку, и даже лесок, мимо которого мы проезжали, замер размазанной серо-зелёной стеной напротив открытых дверей вагона. И тогда я увидел её! Эта была бомба! Она летела сверху, как будто бы её родило неприветливое серое небо и за ненадобностью избавилось от столь опасного дитяти. Я подумал, что наш вагон наверняка успевает проскочить под ней. Скорость у поезда большая, мы успеем, успеем!..

Но мы не успели. В давящей на мозг тишине бомба приблизилась и, зависнув прямо над крышей нашей теплушки, начала медленно на неё опускаться, увеличиваясь в размерах. Я отцепился от перекладины и, чтобы избавится страшной тишины, зажал ладонями уши. Не помогло, тишина продолжала грохотать в моей голове, и тогда, закрыв глаза, я прямо сквозь веки увидел, как посредине увеличившейся до размеров вагона бомбы промелькнула ярко-красная полоса, которая, рывком увеличившись, выплеснула на меня и на замерший во времени вагон красный сгусток пламени.

Тихо урчал прогретый двигатель, а я сидел, тупо уставившись в лобовое стекло, и, несмотря на то что в салоне было тепло, чувствовал, как по телу пробегают неприятные холодные мурашки. Потом выбрался из машины, передёрнулся от прохладного воздуха и, окончательно придя в себя, опять забрался в машину и направился домой.

— Слушай! А может, ты того — рехнулся?! — с азартом предположила жена, узнав о моей очередной смерти, — Ну а что? Работа у вас идиотская! Вот и сами вы понемногу становитесь… того!..

— Да ну тебя! — отмахнулся я.

— А может, ты просто переутомился? У вас же почти всё время «усиленные варианты несения службы»!

— Да какое там переутомился! — фыркнул я, — К судорогам руководства мы уже давно притерпелись и усиления проводим в каких-нибудь засадах или в кабинетах, совершенствуя мастерство в азартных играх.

— Ну, тогда не знаю. Может, тебя соответствующему доктору показать?

Я удивлённо уставился на неё.

— Ну а что? — понесло жену, — Тебя сразу же на гражданку отправят, дома чаще бывать будешь. Да и дети папу наконец-то в лицо запомнят!

К доктору, разумеется, я не пошёл, так как убийственные сны прекратились, и какое-то время жизнь катилась по накатанной, без особых жизненных потрясений.

…Надежда на то, что мы сможем форсировать реку потихоньку, в темноте, не оправдалась. Как бы мы ни старались соблюдать тишину и маскировку, фрицы нас всё-таки заметили! Заметили и отреагировали, качественно накрыв огнём весь участок переправы. Наше плавсредство могло выдержать шестерых, и вот теперь я стоял на коленях на наспех сколоченном из нескольких брёвен плоту и лихорадочно, изо всех сил, грёб обломком какой-то доски. Гребли все! Кто чем мог! Доской, прикладом, каской, сапёрной лопаткой. Гребли лихорадочно, выкладывались до хруста в костях. Все мы понимали, что жизненно необходимо как можно быстрее пересечь эту реку смерти, которая лениво катила свои маслянисто-чёрные воды. Мне почему-то казалось, что эта проклятая река играет на стороне фашистов! Она как будто специально тормозила наш плот, вынуждая нас как можно дольше находиться на простреливаемом её участке.