Дед Матвей - [12]

Здесь не найдете обыкновенных коней…

Не кони, а:

"Лев"!

"Орел"!

"Литой"!

"Орлище"!

"Ветер"!

"Юнкер"!

Нет здесь и обыкновенных кобылиц…

"Птица"!

"Буря"!

"Скала"!

"Одна во всем мире"!

Вот вам, например, "Лев"…

— Да это ж не конь, а "Лев"… Ты посмотри только!

Идет этот "лев": задние ноги у него циркулем, а из глаз течет какая-то слизь, и ребра сквозь кожу выпирают.

— По-берре-гись!

"Лев" бежит, задними ногами за землю цепляясь… . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот вам "Орел"…

На ходу на заднюю, на левую:

— Рубль двадцать! Рубль двадцать!

— Конь действительно прихрамывает… Засекся в дороге! А лошадь хорошая! Хозяйская лошадь! Орел!

А у "Орла" этого левое бедро на четверть выше правого…

"Орел"… . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот запрягли "Птицу" проехать. "Птица" мастью под гречиху и худая-худая-худая…

Под хвостом у "Птицы" целая пропасть: так ее втянуло. Взнуздали "Птицу". Завязали "Птице" хвост у самой репицы.

Чтобы все было видно! Как идет! Как бежит!

— Н-н-но!

Щелк!

А из пропасти у "Птицы" только — чвирк!

— Н-н-но! (Щелк!)

А оттуда: чвирк!

С "примочкой" бедная "Птица". "Примочка" — это такая болезнь у лошадей, нервная, что ли: когда их стегнешь кнутом, у них непроизвольно выделяется моча.

Щелк!

Чвирк!

— Вот так так! С фонтаном?! Н-н-о!

Бедная гречишная! А ведь и она когда-то на лугу весело ржала!

Бегают "Орлы", "Львы", "Юнкера", "Ветры", "Птицы", "Скалы", "Бури"…

Кусают их безжалостные кнуты… Они подскакивают, спотыкаются, кашляют… . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Да ведь это жеребец! С ним возни много… Кабы он выхолощенный…

— Возни много?! "Жеребец"?! А если б тебя выхолостить? Ты не туда смотри, а на грудь смотри!.. Гора!.. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Это конь? Мне бы жеребца!

— "Жеребца"?! Да с ним, с чертом, возни сколько!.. Глаз с него не спускай! Ты на коня смотри! Это ж конь, а не щенок!

— Что и говорить, конь добрый! Только отчего по нем "гречиха" пошла? Говорят, что это кровь порченая, если словно гречихой осыпало…

— И какая там кровь!.. Кобыла была серая, а "делопроизводитель" под гречиху… Вот и гречиха… Серым он в мать, а вот теперь от отца гречиха стала проступать… От "делопроизводителя"… Вот!.. . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Купили, Петрович, кобылу?

— Да, купил…

— Сколько дали?

— Отдал свою рыжую, одиннадцать додачи, полкварты и пять пудов пшеницы будущего урожая…

…Сколько стоит кобыла, скажите уж вы!

* * *

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

— По-о-берегись! По-о-берегись!

— Н-н-о! Н-н-о!

— Э, эй! Э, эй!

…Бегают кони, бегают цыгане, суетятся цыганята, лают под цыганскими возами собаки, щелкают кнуты, ржут кони, ржут жеребцы…

А в воздухе "бог" с "матерью" переплетаются… . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ярмарка!. . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Солнце жжет…

Так жжет, словно оно с квасниками "в доле"…

Просто сверлит тебя лучами и льет в грудь, в живот, в голову этот бешеный жар…

И квас дуешь, и под воз лезешь, и бежишь к реке Пслу, срываешь с себя одежду, прыгаешь в воду и полощешься вместе с лошадьми, с коровами, с волами…

А от реки и к реке тянут на веревках рогатый скот, ведут на поводу лошадей:

Купать! Поить!

И отощалое, подавленное криком животное охотно бредет в воду, останавливается, жадно пьет воду и отмахивается мокрым хвостом от мух…

И от хвоста этого по Пслу брызги летят, словно от поповского кропила…

А над рекой Пслом, на площади, торг идет…

Собственно, больше крика, чем торга.

Потому что:

— Ну, как с волами?

— Тихо. Купца нет… Так вот сами меж собой перекидываемся… Если бы со стороны деньжища, дело бы пошло!..

— А лошади?

— Да и лошади… Что ж лошади?.. Цыгане и барышники калечью меняются, а хозяева повыводили — так попробуй, укуси! Денег у крестьянина немного, время как раз перед урожаем, где ты этих денег наберешь?..

— Нет сурьезного купца. Дело идет к осени… К зиме будут продавать, тогда и награбастаем подешевле… . . . . . . . . . . . . . . . . .

Рыба идет… Мануфактура понемногу… Разные предметы хозяйства… Мелкие вещи… Шерсть идет… Смушки рвут из рук. Хватают кур из корзин… Яйца… Пряжу…

Тут и крику меньше и дела больше… . . . . . . . . . . . . . . . . .

Уже солнечные лучи падают несколько наискось…

Кругом стихает…

Под возами, под арбами сидят группки, закусывают…

Летят вверх пробки из-под русской горькой.

Стоят бутылки, тряпкой заткнутые: это собственного изделия…

Это магарыч.

— Будем?

— Будем!

— Пусть же ваша гнедая быстро бегает и исправно водит жеребят!

— Дай боже!

Булькает из бутылки в рот беленькая и разливается по жилам, и покраснеет человек, осовеют у него глаза, и говорит он громче и быстрее машет руками…

Под хмельком… . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот уже и домой двинулись.

Запрягают лошадей, запрягают волов…

— Домой…

Потянулась пестрая змея от реки Псла в степи… . . . . . . . . . . . . . . . . .

Оживает "точок".

Это там, где лошади… Отвязывают от возов лошадей и выводят на дорогу между рядами возов. "Тонок"…

— Эй, охотники менять, налетай!

— Кому буланую?

— Кто серого возьмет?

— Берегись!

— Н-н-о! Н-н-о!

— Берегись!

— Говори! Го-во-ри!

— Бац! Бац! Бац!

Посреди "точка" уже "матери", "матери", "матери"… Ибо немало уже таких, что хлебнули… Намагарычились…