Дебри - [38]

Невзрачный смотрел на потное лицо, на маленькие закрытые глазки, утонувшие в складках кожи, на толстые губы, болезненно пыхающие при каждом хриплом выдохе. — Старина Мардохей — неплохой человек, — сказал невзрачный. — Просто ему никогда не везло.

— И теперь вряд ли повезет, — сказал бледный молодой человек, — он ведь выкапывает этих людей безо всякого разрешения.

— Он говорит, что разрешение есть, но могу поспорить, что нет, сказал невзрачный.

— Никакой мы тут удачи не дождемся, — сказал молодой. — Дождемся, что нас посадят за решетку за то, что с ним пошли.

— Но кто-то же должен был с ним пойти, — сказал невзрачный. — А что, если бы он тут всю ночь так провалялся, и рядом никого не оказалось, — он взглянул на Адама, ища поддержки. — Он не такой уж плохой человек. Когда он работал здесь врачом, он спас жизнь Салу. Правда ведь, Сал?

Молодой кивнул.

— Говорят, что правда, — ответил он.

— Когда Сал был мальчишкой, — объяснил невзрачный, — у него распухло горло. Он бы помер, если бы док, — он кивнул, указывая на лежащую груду, если бы док не отсосал гной. Через трубочку.

Туша слабо шевельнулась, и губы испустили вздох.

— Не всякий стал бы отсасывать гной, — сказал невзрачный. — От этого и умереть можно, если внутрь попадет.

— Из кувшина он тебе что угодно высосет, хоть бы и гной, — сказал бледный молодой человек.

— Он спас тебе жизнь, Сал, — с легким укором сказал невзрачный.

Джед Хоксворт оторвал глаза от равнины и повернулся к говорящим. За их спинами возле ямы на корточках сидел Моис. С помощью прутика он пытался приподнять край куртки с лица мертвого уроженца Северной Каролины.

— Моис, — сказал вдруг Джед Хоксворт.

— Дасэр, — отозвался Моис.

— Ты, черный сукин сын, убери свои лапы от этого человека, — сказал Джед.

Моис отдернул руку.

Сидя в темноте футах в двадцати от костра, где сидели Адам и Джед Хоксворт, Моис оторвал взгляд от армейского котелка. Он ел, но неожиданно перестал жевать. Так и застыл с последним не проглоченным куском во рту, который оттопыривал щеку и даже проглядывал между неплотно прикрытыми губами.

— Мистер Хоксворт, — наконец произнес он тихо.

Джед не подал виду, что слышит. Он покончил с едой и сидел, скрестив ноги, глядя в огонь и прижав лезвие ножа к подошве левого ботинка, но не точил. Оно давно уже не двигалось.

— Мистер Хоксворт, — повторил Моис голосом таким же печальным и тихим, но более четко.

Джед оглянулся. Посмотрел на него издалека.

— Да, — сказал он без всякого выражения.

— Мистер Хоксворт, — сказал Моис, — все время, пока я был с вами, вы ничего не сделали. Вы ничего не сделали ни для меня, ни против меня. До сегодняшнего вечера.

Джед отвел взгляд от негра. И начал бережно водить лезвием по подошве ботинка.

— Мистер Хоксворт, — очень тихо проговорил Моис, — вы кое-что сделали нынче вечером. Вдруг взяли да сделали.

Джед Хоксворт не обращал внимания. Его нож ходил по подошве.

— Мистер Хоксворт, — сказал Моис печально и тихо, — никто не должен звать меня черным сукиным сыном.

Джед Хоксворт медленно перевел взгляд на Моиса Толбата. И снова отвернулся к огню, погрузился в глубокие раздумья.

— А я это сделал, — сказал он чуть погодя.

— Мистер Хоксворт, — сказал Моис, — я не хочу, чтобы вы это сделали ещё раз.

Смотревший в костер человек не шелохнулся, взгляд его был прикован к огню. Но он сказал:

— Если ты чего-то не хочешь, у тебя всегда есть вот эта дорога.

Он помолчал, потом добавил:

— Она ведет в две стороны. Можешь выбрать любую.

Моис ничего не сказал. Он глядел вниз, в котелок. Он нашел в нем последний кусочек хлеба. Он вытер хлебом края, где ещё оставалось немного жира, и задумчиво отправил в рот. Вскоре он встал и направился к фургону, где залез под парусиновый тент. И полностью скрылся под ним.

Через некоторое время нож в руке Джеда Хоксворта заходил по коже подошвы, очень осторожно. Чуть погодя, Джед произнес, глядя в огонь:

— Меня изгнали из Северной Каролины.

Адам ничего не сказал. Он чувствовал: ночь давит на землю у него за спиной.

— Может, они оказали мне услугу, — сказал Джед, глядя в огонь.

Адам чувствовал: ночь и грусть давят на плечи. Они имеют вес.

— Если бы меня не прогнали, — сказал Джед, глядя в огонь, — я мог бы шагать вместе с ними вверх по этому холму. Я мог стать капитаном или полковником, и шагать вверх по этому холму. Я мог бы сейчас лежать там, наверху, и какой-нибудь черный ублюдок поднимал бы прутиком одеяло или какую другую тряпку, что прикрывала бы мне лицо.

Он помолчал.

Потом продолжал:

— Н-да, может, они спасли мне жизнь. Прогнав меня вон.

— Мистер Хоксворт, — сказал Адам. — Я уже говорил, что уважаю ваш поступок. Я знаю, почему вы так поступили и за что вас прогнали.

Джед перевел взгляд с огня на Адама.

— Ни черта ты не знаешь, — сказал он.

Он помолчал, глядя в огонь, потом сказал:

— Может, я и сам этого не знал. Не знал, почему так поступил. Долго не знал. Может, я думал, что просто люблю ниггеров, в чем меня и обвиняли.

Нож ходил по коже подошвы. Даже в полной тишине он не производил ни единого звука. Потом за костром невнятно застрекотал кузнечик. Он вывел несколько трелей и замолчал. Джед Хоксворт — со своим шелковым платком на шее, со своей шляпой на голове — сидел и глядел в огонь. Нож замер.