Дебри - [40]

Он узнал этот жест. Он видел его раньше. Видел, как сухая, старая, желтеющая рука с такой же болезненной настойчивостью тянулась, чтобы дотронуться, переложить, без видимой цели подвинуть какую-нибудь вещицу ценою в пфенниг. Это было в Баварии, и при виде этого жеста сердце его всегда сжималось. Ему никогда не хватало смелости взглянуть в лицо человека, которому принадлежала эта рука, кем бы он ни был.

Теперь это его собственное лицо. Интересно, что выражает его лицо, когда рука совершает такие движения. Привычную тревогу или привычный упрямый стоицизм? Но нет никакой надобности, вспомнил он, ни протягивать руку, ни изображать тревогу или стоицизм. Это ни к чему, притом, что льет дождь, и никто не идет. Зачем же он взялся за эту роль? Во искупление какой вины? Или он взял на себя эту роль — этот жест и это страдание — потому что не знает, как иначе утвердить свое прошлое и свою личность в оцепенелом, туманном одиночестве этой земли.

Это была Виргиния.

Он выглянул из палатки. Дождь моросил по подмерзшему глиняному месиву улицы, где располагалась рота, к которой они были приписаны. За серой пеленой дождя мокли хижины, крохотные, приземистые, обмазанные глиной деревянные лачуги с такими низкими дверными проемами, что приходилось сгибаться, чтобы войти, с крытыми брезентом или парусиной крышами, сляпанными из всего, что под руку подвернулось, в ход шли палки, доски от ящиков из-под галет, выломанные из заборов жерди. На крышах красовались причудливые трубы из разных предметов домашней утвари, обмазанных глиной. Например, в хижине напротив его палатки трубу смастерили из пивного бочонка с выбитым дном. Однако в тяжелом, влажном воздухе все эти ухищрения были напрасны. Дым из этой трубы поднимался так же вяло, как из соседних, и грустно повисал в измороси, сползая вниз по мокрому брезенту крыши.

Над дверью висела доска с огромной, нелепой надписью: ДОМ, МИЛЫЙ ДОМ. Это было жилище Симса Пердью, героя.

В лачугах ютились люди. Некоторых Адам знал по именам. В лицо же знал всех. Лица были заросшие и бритые, старые и молодые, худые и толстые, измученные и ожесточенные, веселые и грустные, добрые и злые. Когда солдаты собирались вокруг его палатки, дразня друг друга, обмениваясь скабрезностями, проклиная командование или погоду, он изучал их лица. Ему необходимо было понять, какая жизнь скрыта за этой плотью, за руганью и добродушными шутками, за этой печалью. Однажды, подглядывая украдкой за Симсом Пердью — единственным человеком на земле, которого Адам ненавидел он заметил, как открылся, выпустив грязное ругательство, и закрылся рот, опустился тяжелый, отвисший, заросший щетиной подбородок, как бледно-голубые глаза увлажнились от виски и веселья, и вдруг лицо этого омерзительного создания исчезло. Вместо него перед Адамом откуда ни возьмись появилось лицо маленького мальчика, мальчика, которым, должно быть, когда-то был Симс Пердью, с рыжими волосами и смеющимися голубыми глазами, с веснушками и доверчивой улыбкой.

И разглядывая это новое лицо, Адам услышал внутри себя голос: Не смей ненавидеть его, не смей ненавидеть, или умри.

И сердце его в тот же миг распахнулось для радости.

Он подумал, что если бы однажды, хотя бы однажды, ему удалось побеседовать с Симсом Пердью, то его жизнь, да и жизнь вообще, стала бы простой и ясной. Если бы Симс Пердью повернулся к нему и сказал: "Знаешь, Адам, когда я был мальчишкой, со мной приключилась забавная история. Сейчас я тебе расскажу..."

Если бы Симс Пердью это сделал... Неважно, что он вспомнит и расскажет. Адам понял бы, что за этим скрывается другое, невысказанное.

А сейчас, в сером свете дня, Адам смотрел на лачугу напротив его палатки и думал о том, что Симс Пердью лежит там в сумраке и храпит на своей койке, а над ним витает удушливый смрад виски. Он видел надпись над дверью хижины: ДОМ, МИЛЫЙ ДОМ. Видел фигуру человека в непромокаемом плаще, который шел по улице с охапкой дров.

Это был Пуллен Джеймс, сосед Симса Пердью по хижине. Он носил дрова, таскал воду, готовил, заведовал уборкой и штопкой, и за свои труды регулярно получал пинки под зад. Адам смотрел, как с его плаща стекает вода. Прорезиненная ткань блестела тускло, как металл. Пуллен Джеймс смиренно нагнул голову, отворил сбитую из ящиков из-под галет дверь хижины и скрылся за ней.

Глядя на дверь, Адам вспомнил, что Симс Пердью награжден Орденом Славы за отвагу в битве при Антиетаме[27].

Улица вновь опустела. Дождь утих, но серый сумрак ещё больше сгустился. Адам с неподдельным интересом наблюдал, как его руки трогают и передвигают предметы на доске. Из пустоты улицы и созвучного этой пустоте настроения материализовалась движущаяся фигура.

Фигура была завернута в армейское одеяло, латаное-перелатаное, перехваченное у горла шнурком. Из-под бесформенного одеяльного кулька торчали ноги, они мелко семенили по грязи. На ногах были армейские ботинки невообразимой ветхости. На голове сидел тюрбан, а сверху, на тюрбане, ехала большая плетеная корзина, прикрытая куском непромокаемого плаща. Серое лицо глядело прямо перед собой, в дождь. Капли бежали по щекам и собирались на кончике носа и подбородка. Фигура приблизилась настолько, что Адаму стало видно, как морщится нос, пытаясь стряхнуть повисшую каплю. Фигура остановилась, отняла от корзины одну руку и почесала нос. Потом засеменила дальше.