Дажьбог - прародитель славян - [4]

. Сокрушения по поводу двоеверия своих современников создателя данного «Слова» наглядно показывают, что и спустя целых триста-четыреста лет после насильственной христианизации наши предки помнили и чтили своих исконных богов, игнорируя бога навязанной им религии, что вызывало сетования православного духовенства.

В пятый раз в письменных источниках имя древнерусского бога солнца встречается нам в знаменитом «Слове о полку Игореве». Его создатель так красочно описывает начавшийся упадок мощи Руси:

«Тогда, при Олзѣ Гориславличи,

сѣяшется и растяшеть усобицами,

погибашеть жизнь Даждьбожа внука;

въ княжихъ крамолахъ вѣци человѣкомъ скратишась.

Тогда по Руской земли рѣтко ратаевѣ какахуть,

нъ часто врани граяхуть,

трупиа себѣ дѣляче,

а галици свою рѣчь говоряхуть,

хотятъ полетѣти на уедие»[8].

«Тогда, при Олеге Гориславиче,

засевалось и разрасталось усобицами,

погибало достояние Дажьбожьего внука;

в княжеских крамолах жизни людям сокращались.

Тогда по Русской земле редко пахари на лошадей

покрикивали,

но часто вороны граяли,

трупы между собой деля,

а галки по-своему переговаривались,

собираясь полететь на добычу».

Второй раз автор «Слова о полку Игореве» упоминает Дажьбога опять-таки в контексте упадка величия родной страны:

«Уже бо, братие, не веселая година въстала,

уже пустыни силу прикрыла.

Въетала обида въ силахъ Дажьбожа внука,

вступила дѣвою на землю Трояню,

въсплескала лебедиными крылы

на синѣмъ море у Дону;

плещучи, упуди жирня времена.

Усобица княземъ на поганыя погыбе,

рекоста бо братъ брату:

«Се мое, а то мое же».

И начяша князи про малое

«се великое» мълвити,

а сами на себѣ крамолу ковати.

А поганий съ всѣхъ странъ прихождаху съ побѣдами

на землю Рускую»[9].

«Уже ведь, братья, невеселое время настало,

уже пустыня войско прикрыла.

Встала обида в войсках Дажьбожа внука,

вступила девою на землю Трояню,

восплескала лебедиными крыльями на синем море у Дона;

плескаясь, прогнала времена обилия.

Борьба князей против поганых прервалась,

ибо сказал брат брату:

«Это мое, и то мое же».

И стали князья про малое

«это великое» молвить

и сами на себя крамолу ковать.

А поганые со всех сторон приходили с победами

на землю Русскую».

Язык этого уникального памятника древнерусской литературы весьма непрост для понимания современным читателем в силу своей исключительной метафоричности и обращения его создателя к уже утраченным мифологическим образам. Тем не менее оба упоминания «Дажбожьего внука» представляют для нашего исследования значительную ценность. Еще А. С. Орлов отмечал, что в «Слове о полку Игореве» слово внук значит «потомок во всех случаях употребления этого термина». Не вызывает разночтений и то, что сам образ «Дажбожьего внука» имеет, самое прямое отношение к Руси той эпохи. Среди исследователей нет единства только в отношении того, кого конкретно имел в виду под потомками Дажьбога автор «Слова» — правящую на Руси княжескую династию Рюриковичей либо же весь русский народ в целом. Использование этого оборота в тексте памятника делает равновероятными оба толкования. Тем не менее тот факт, что в приписке к псковскому Апостолу 1307 г., открытой К. Ф. Калайдовичем еще в 1813 г., приведенному выше образу «Слова о полку Игореве» о гибели из-за княжеских усобиц «жизни Дажбожа внука» соответствует оборот, где говорится о гибели «жизни нашей»: «при сихъ князехъ сѣяшется и ростяше усобицами гыняше жизнь наши въ князѣхъ которы и вѣци скоротилися человѣкомъ»[10], свидетельствует в пользу отнесения интересующего нас выражения ко всему русскому народу в целом, а не только к княжеской династии.

Основной контекст упоминания выражения о «Дажбожьем внуке» гениальным создателем «Слова о полку Игореве» предельно ясен: княжеские усобицы наносят страшный ущерб потомкам бога солнца как путем гибели людей во внутренних распрях, так и облегчая возможность иноплеменникам победно вторгаться на Русь. Понятно, что современной автору эпохе междоусобиц противопоставлялась прежняя эпоха единства князей и, соответственно, процветания потомков Дажьбога. Однако сама идея единства рода Рюриковичей, совместно владеющих различными русскими княжествами, имела под собой отчетливо языческую основу. В. Л. Комарович по этому поводу писал: «Необъясним был и пресловутый черед «лествичного восхождения» князей на киевский стол, явно имитировавший отношения старшинства при родовом строе, невыводимый, однако, из этого последнего непосредственно ввиду столь же явной его изжитости в XI–XII вв. Но в качестве сакрально-культового пережитка того же самого родового строя и эта загадка русской истории разрешается просто.

Субъектом владельного права русских князей был весь княжеский род не потому, что он сам сохранял до XI–XII вв. включительно архаичную структуру неделенного рода, а в силу только опиравшегося на язычество культового обычая: не обособленный от другого властелин-вотчинник, а совладелец в общем владении, русский князь долго — дольше, чем феодалы на Западе, — не находил правовой и экономической опоры своим вотчинным притязаниям именно в силу тяготевших над ним пережитков язычества.

И тяготели они в сознании той эпохи не только над субъектом, но и над объектом княжеского права: подобно роду неделима была, по крайней мере в идее, земля.