ДАзайнеры - [55]

На экране появилась надпись: «Исторический срез». Хьюман надавил кнопку «пуск», и после кратковременной вибрации кабина раздвинулась, а затем вовсе исчезла. Хьюман оказался в незнакомой местности.

Издалека послышался гул, и через секунду Хьюман оказался в самой гуще толпы одетых в кожано-бубенчатые наряды людей. Они метались в бешеном экстазе вокруг огня, создавая хаотичный ритм разного рода погремушками. Хьюман почувствовал толчки земли, воздух наполнил его легкие будто бы против его воли. Он ощутил, как огонь обжигает его щеки, а горло начинает производить животные хрипы. Он невольно стал двигаться в дикой пляске, и его периодические выкрики вошли в такт со всем, что его окружало. Дыхание и пульс бились в унисон со вспышками костра и покачиванием веток хвойных зарослей. Он уже не знал, кто он, но только желал быть частью этой кричащей, пестрой, бьющей в барабаны массы, потому что вне ее была неизвестность и смерть.

В мерцающем цветастом потоке отблески костра временами выхватывали лицо женщины с растрепанными темными волосами. В те моменты, когда оно смешивалось с окружающим хаосом, в то же время представляющим своеобразную гармонию космоса, природы и человека, Хьюман инстинктивно стремился найти его снова. В какой-то миг женщина оказалась с ним совсем рядом и с дикой улыбкой протянула ему кусок железа, который он с остервенением сжал в руке. Он обнаружил в ладони изображение утки, вылитое из меди. Тут же шум прекратился, затем последовала ослепляющая вспышка, и Хьюман почувствовал себя в новом месте и в новом состоянии.

Первое, что показалось Хьюману необычным, – это нечто, покрывающее его лицо. Потрогав лоб, он испачкался белой краской, видимо, гримом. Он взглянул вперед и понял, что стоит на сцене. Амфитеатром расположились знатные матроны и богатые горожане: женщины в белых и красных накидках с драгоценными брошами, со сверкающими венками на высоких прическах; мужчины в плетеных сандалиях, жестами отдающие распоряжения безмолвным рабам. На задних рядах теснились свободные граждане.

Монолог Хьюмана был обращен к великому богу Посейдону, но мольба изначально казалась обреченной. Сумерки сгустились, и с потолка на Хьюмана обрушилась молния. Он упал на каменный помост, и группа плакальщиц в глиняных масках окружила его бездыханное тело. Публика выкрикивала слова одобрения, а он чувствовал себя ужасно беспомощно, испытывая необъяснимый страх перед силой, к которой только что взывал. Его судьба находилась в руках недосягаемых существ, и он был не способен противостоять их воле. И только его собственное тело было чем-то реальным, позволяющим ощущать себя и других в мире упорядоченного космоса.

Хьюман поднялся и начал раскланиваться. К его ногам падали цветы, и в одном пучке он заметил, как что-то блеснуло. Нечто оказалось кольцом с выгравированными греческими буквами. Судя по всему, оно принадлежало женщине в первом ряду с властным взглядом тигрицы, посаженной на цепь. Хьюман поднес кольцо к губам и в тот же миг почувствовал толчок.

Под куполом, испещренном арочными дугами, слабый свет от свечей создавал атмосферу таинства. Хьюман стоял на коленях перед алтарем, сжимая в руках псалтырь. Уже в сотый раз пробегал он глазами одну и ту же строчку, но мысли его блуждали, не зацепляясь за смысл фразы. Его дух, казалось, не находил себе места, он все искал способа избавления от плоти, но не мог вырваться из этой зависимости, что приводило Хьюмана в отчаяние. Страшно было то, что не мог он найти свободы ни в этой маленькой книжице с богатым переплетом, ни в ликах, безмолвно взирающих на него со стен храма.

Прошло неопределенное количество времени, и Хьюман поймал себя на мысли, что несколько минут его взгляд не был никуда устремлен, он как будто растворился в пространстве. И тут Хьюмана поразило одно открытие – он смотрел внутрь себя! Ну конечно, куда же еще? Он огляделся: изображение бестелесного святого вытолкнуло его обратно вовнутрь, он взглянул в псалтырь, и значение слов поразило его сознание, возвращая его к открытию себя. И тут он ясно ощутил противоречие двух начал в себе. Дух – вот то, что правит миром, а все остальное – прах, из праха пришло, в него и вернется. Он вскочил и с ликующим сердцем бросился к выходу, но чуть не запутался в черной сутане, спадающей до самых пят.

Прикрыв за собой тяжелую дверь, Хьюман вышел на городскую площадь, где народ с суетливым волнением ожидал какого-то зрелища. В центре толпы возвышался постамент. Когда Хьюман приблизился к этому сооружению, на него вывели молодую женщину в разорванной одежде. Толпа заревела, глаза праведников налились яростью, и особо разбушевавшиеся стали выкрикивать требования расправы с представшей на всеобщий суд грешницей. Хьюман наблюдал за рассвирепевшими гражданами, напоминающими свору собак в предвкушении раздела коровьей туши. Он поморщился. В то же мгновение Хьюман понял, что окончательный вердикт должен вынести он, так как толпа расступилась, давая ему проход к эшафоту. Хьюман поднялся по лестнице и впервые взглянул в глаза молодой темноволосой женщины со связанными руками. Она спокойно ожидала своей участи. Хьюман растерялся. Он вспомнил свое сегодняшнее просветление, произошедшее в нескольких шагах от этого кровавого места. Он пережил тот же порыв и чувство очищения, как и там, в соборе. Он заметил какую-то искру в глазах женщины. Это был знак, конечно, знак того, что она тоже пережила подобное чувство, она уже знала его секрет. Хьюман открыл рот и выкрикнул что есть силы: «Невиновна». И снова все замелькало перед глазами, и на какое-то время он потерял сознание.