Дающий - [30]

Джонас смотрел, как все развязывают ленточки, разворачивают яркую бумагу, открывают коробки и достают игрушки, одежду, книжки. Как радуются и обнимают друг друга.

Малыш залез к старой женщине на колени. Она прижалась щекой к его щеке.

Джонас открыл глаза. Он лежал на кровати, улыбаясь. Ему было тепло и хорошо. В этом воспоминании было все, что он приучился ценить.

— Что ты принял? — спросил Дающий.

— Тепло, — отвечал Джонас. — И счастье. И… дайте подумать. Семью. Они отмечали какой-то праздник. И я ощутил что-то еще, но не могу назвать это.

— Слово придет.

— Кто были эти старые люди? И почему они там были?

Джонаса это очень удивило. В коммуне Старые никогда не покидали своего Дома, где о них так хорошо заботились.

— Их называли дедушка и бабушка.

— Дедушка и бабушка?

— Да. Так называли родителей родителей. Давным-давно.

— До меня, до вас, до того, кто был до вас, и еще и еще раньше? — Джонас расхохотался. — Так что же получается, могли быть родители родителей родителей родителей?

Дающий тоже развеселился.

— Точно. Как будто смотришь в зеркало и видишь, как ты смотришь в зеркало и видишь, как ты смотришь в зеркало.

Джонас нахмурился.

— Но ведь и у моих родителей должны были быть родители? Никогда не думал об этом. А кто родители моих родителей? И главное, где они?

— Ты можешь пойти в Зал Открытых Записей и посмотреть. Но подумай, сынок. Если ты получишь детей, то кто будет родителями их родителей? Их бабушкой и дедушкой?

— Мои Отец и Мать.

— А где они будут?

Джонас задумался.

— А-а, — протянул он. — Когда я закончу Обучение и стану совсем взрослым, мне дадут мой собственный дом. Через несколько лет Лили получит свой дом, и, может быть, супруга и детей, если подаст прошение. И тогда Отец и Мать…

— Так-так…

— Пока они будут работать и приносить пользу коммуне, они будут жить вместе с другими Бездетными Взрослыми. И уже не будут частью моей жизни. А потом, когда придет время, они отправятся в Дом Старых. — продолжил Джонас. Он думал вслух. — Там их будут уважать и будут о них заботиться, а потом состоится Церемония Удаления.

— На которую ты не придешь, — уточнил Дающий.

— Конечно, не приду. Я о ней даже не узнаю. У меня будет своя собственная жизнь. И у Лили тоже. Так что наши дети, если они у нас будут, тоже не будут знать, кто родители их родителей.

— Но ведь это неплохо устроено у нас в коммуне? — спросил Джонас. — Пока я не получил этого воспоминания, мне и в голову не приходило, что может быть устроено по-другому.

— Конечно, — согласился Дающий.

— И все же мне очень понравилось это воспоминание, — задумчиво сказал Джонас. — Я понимаю, почему вы его выбрали. Я, правда, так и не смог принять слово, которое бы описало главное чувство в этом воспоминании. Это чувство переполняло комнату.

— Любовь, — сказал Дающий.

— Любовь, — повторил Джонас. Это было новое для него понятие.

Они помолчали.

— Дающий?

— Да?

— Я собираюсь сказать что-то очень-очень глупое.

— Не оправдывайся. Здесь нет ничего глупого. Верь воспоминаниям и чувствам, которые они в тебе пробуждают.

— Ну, — потупился Джонас. — Я знаю, что у вас больше нет этого вспоминания, потому что вы мне его отдали, так что, возможно, вы уже не поймете…

— Пойму. Во-первых, остался след этого воспоминания, а во-вторых, у меня еще есть множество других воспоминаний о семьях и праздниках. О любви.

Джонас наконец решился открыться.

— Я подумал… Это, конечно, было не самое разумное устройство жизни. Старые там же, где и все остальные, а не в специальном месте, где за ними ухаживают, как сейчас, да и вообще сейчас все гораздо лучше продумано. И все-таки мне кажется, что это было здорово. И что было бы здорово, если бы и сейчас все так было и вы были бы моим дедушкой. Эта семья в воспоминании казалась немного более… — Джонас запнулся, пытаясь подобрать нужное слово.

— Немного более полной? — предложил Дающий.

Джонас кивнул.

— Мне понравилось чувство любви, — признался он.

Он покосился на громкоговоритель и, убедившись, что их никто не слышит, продолжил.

— Я бы хотел, чтобы все и сейчас было так, — прошептал Джонас. — Конечно, — торопливо добавил он, — я понимаю, что это не очень разумно. И сейчас все гораздо лучше организовано. Я понимаю, что это было очень опасно — так жить.

— Опасно?

Джонас задумался. Он сам не до конца понимал, что имеет в виду. Но чувствовал, что угроза есть.

— Ну, — ему показалось, он нащупал объяснение, — у них огонь горел прямо в комнате. В очаге. И свечки на столе тоже горели. Отлично понимаю, почему все это запретили. И все же, — подумав, заключил он, — мне нравился свет, который они излучали. И тепло.

— Отец, Мать, — неуверенно начал Джонас за ужином. — Хочу вас спросить кое о чем.

— О чем, Джонас? — спросил Отец.

Джонас зарделся от смущения. Всю дорогу от Пристройки он репетировал, как сделает это, но теперь все равно с трудом заставил себя произнести:

— Вы меня любите?

Повисло неловкое молчание. Затем Отец рассмеялся.

— Да, Джонас. Не ожидал от тебя такого. Нужно правильно употреблять слова.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Джонас. Он не был готов к такой реакции.

— Твой Отец хочет сказать, что ты выбрал слишком общее слово, настолько бессмысленное, что его давно уже никто не употребляет, — мягко объяснила Мать.