Дайте точку опоры - [62]

— Ждал! Нужно не ждать таких, а гнать. Работники! Командующего под каланчу… Гляди да гляди. Умных много…

— Это хорошо, когда много умных.

— А когда слишком умные?

Костя промолчал.

— Садись, — сказал Василин и неторопливо, вразвалку прошел к сейфу в углу. Отщелкал со звоном замок, в руках Василина появилась рукопись. Положил ее на стол перед Костей, шутливо-грубовато проговорил:

— Вот! Не только вам одним писать. А?

Сел на свое место, выпрямился торжественно, строго и вместе с тем выжидательно, левая бровь переломилась: что-то ты скажешь?

В рукописи, сброшюрованной и переплетенной, было не меньше трехсот машинописных страниц. Титульный лист, запачканный и затертый, богато разрисовал какой-то доморощенный художник: идет строй солдат, антенна локатора рядом с пушкой круто задралась вверх, три снаряда устремились в небо, где в плотных, как шары, облаках ныряли самолетики, один из них эффектно, охваченный огнем, падал. «Молодым офицерам — армейскую закалку», — прочитал Костя заголовок и посмотрел на Василина:

— Так что, товарищ генерал?

— Вернули издатели-редакторы!

— Почему?

— Полезная, мол, нужная книга, — горделиво произнес он. — Так сказано в письме… Но знаю я письма вашего брата! Язык, дескать, не тот. Пиши им живым, сочным… Циркачи!.. — И затрясся грудью, животом, плечами в мелком смехе.

Коськин молча следил за ним: интересно было понять человека, которого видел второй раз в жизни. Наблюдать и узнавать людей — это теперь должно стать его правилом. У Василина гладкая и тонкая, как пергамент, кожа, глаза серые, сухие, руки с пухловатыми и короткими пальцами. Костя мысленно сравнил их с длиннопалыми, сильными в пожатии руками генерала Сергеева, и почему-то пришли на память напутственные слова Князева: «Посмотрите, поглядите, чем можно помочь. Но имейте в виду: человек с особенностями. Впрочем, приглядитесь». Слова эти показались Косте тогда обычными, хотя по интонации, с какой они были сказаны, он догадался — взаимоотношения у Князева и Василина непростые. Сейчас он мог с уверенностью сказать: да, догадка его подтверждалась. «Интересно, когда и на каких дорогах они сталкивались?» И следом выплыла новая мысль: вот генерал сейчас разом, как артист, оборвет смех, откинется на спинку широкого кресла, упрется руками с пальцами-коротышками в стол. Ребро крышки в двух местах отсвечивало бледными пятнами-вытертостями на полировке. И не ошибся: Василин обрубил смех, откинулся, уперся в стол, в потертости. Отхлынула от лица кровь, оно стало надменным, брезгливым. Капризно выдалась вперед нижняя губа. Но Василин вдруг улыбнулся, подобрел, повернувшись в кресле, устроился по-старчески грузно, грудью навалившись на стол. Теперь это был совсем другой человек, и Костя, мысленно ругнув себя за торопливость, прощая Василину все предыдущее, подумал: «На его плечах глыбища с Синайскую гору — понять надо человека! А мы иногда… опрометчиво, раньше времени делаем выводы».

Василин сказал:

— В общем, попутали старика с языком. Черт те что! Возьмешь да и подумаешь, что у тебя его нет вовсе, а?

— В переносном смысле сказано.

— В переносном! — Василин грузно шевельнулся в кресле. — Знаем! Потом доказывай, что не верблюд. — И опять колыхнулся грудью, животом в коротком смехе. — Ну, не будем! — Он шумно вздохнул. Откидываясь, прихлопнул руками по подлокотникам, переломился набок, будто собрался встать. Выдержал паузу. — Ты вот скажи, с чего начать? Вот эту книгу — о молодых. Народ вы умный, пишете, а мы командуем… Наверное, у вас инструкции есть, как писать?

Костя невольно усмехнулся:

— Инструкций нет! Пишем, как бог на душу положит. Главное — правда жизни и своя творческая лаборатория.

— Говори! Так и поверил, что без инструкций. Вон в нашей ракетной технике — одни инструкции. Шагу без них нельзя. Все инструкции, а не наставления… Тьфу! И армией перестанет пахнуть. Не то что в зенитной артиллерии. А ты говоришь… Вот они, красавцы! — Он ткнул пальцем в сторону шкафа, в углу кабинета, где громоздились, словно брошенные игрушки, никелированные и медные макеты зенитных пушек и спаренных пулеметов. — Поставлю их на стол — и не налюбуюсь. Сердце кровью обливается, как подумаю, что под пресс их… Так с чего советуешь начать?

Костя окинул взглядом добро на шкафу. Вот как, еще игрушками забавляется! И, встретив настороженный взгляд Василина, подавил усмешку, заговорил:

— Я бы начал так. Кончил лейтенант училище, сел в поезд и двое суток ехал. На полустанке сошел. Огляделся. Пусто, ни одного пассажира. Только заспанный дежурный в красной фуражке да грязный перрон. Переходя от одной мусорной кучки к другой, тощая курица что-то склевывала, трясла головой. Усмехнулся лейтенант, надвинул фуражку и, подняв чемоданчик, зашагал по разбитой дороге. Наконец пришел к городку. Пропустили его кое-как через проходную. В штабе он нашел занятого, торопливо рывшегося в бумагах замначштаба. Тот поднял глаза на лейтенанта, взял предписание, не читая, сунул в ящик стола. «Приходите завтра, примет начальник штаба, а может, командир полка. А сейчас отправляйтесь в деревню, ищите квартиру. — Капитан подмигнул. — Есть молодайки, да еще варят напиток — с ног сшибает, что твой бронетранспортер!» Ушел молодой лейтенант. А утром явился. «У меня, к сожалению, две минуты времени, — извинительно, пряча глаза, сказал командир, выслушав рапорт лейтенанта. — Принимайте второй взвод и — действуйте!» Принял. Потекли дни… А через, два года?… лейтенант сидит на скамье суда офицерской чести, и его обвиняют: не соблюдает офицерской этики, пьет, сожительствует с женщиной старше себя…