Дайте точку опоры - [26]

Дни в работе пролетали незаметно. А потом, как только выходил за пределы каменной громады дома, окунался в иное: гонял по Москве в поисках комнаты. Новые районы с высокими домами он обходил с боязнью и завистью: для него, военного человека, почти не имевшего собственного угла (шла война, потом учился в академии — снимал частную комнату и в первый раз получил двухкомнатную квартиру лишь в Кара-Суе), представлялось, что в этих огромных устроенных, добротных домах живут какие-то необыкновенные люди, до которых ему далеко, как до неба. И уж, конечно, не им пускать в свое царство какого-то там подполковника, сдавать комнату, тесниться. И Алексей по совету Адамыча (тот сам побывал в такой шкуре, пожил в деревянных домишках) забирался подальше — в Сокольники, Замоскворечье, Измайлово. Ходил из дома в дом, расспрашивал встречных, дотошно изучая клеенные и переклеенные, с вековыми чешуйчатыми наростами клейстера щиты «Мосгорсправки». Тут можно было встретить любые объявления: «Продаю кошку…», «Даю уроки эфиопского языка…», «Обучаю игре на мандолине…», «Ищу домработницу, условия: малая семья, телевизор, телефон…», «Меняю квартиру…» Черт бы побрал: меняю! Но то, что нужно было ему, Алексею, — «Сдаю комнату», — встречалось редко. И когда на глаза попадалось подобное объявление, он несся по указанному адресу как угорелый с надеждой — авось сегодня…

В глухой переулок возле «Сокола», в номер третьеразрядной «кэчевской» военной гостиницы, возвращался поздно, усталый, подавленный. Ноги, голова гудели, все тело наполнялось каким-то неумолчным звоном. Сосед майор, с усиками, рыжими полубаками, дожидавшийся нового назначения, встречал Фурашова вопросом:

— Ну как?

— Никак, — односложно отвечал Алексей, чувствуя, что здесь, в гостинице, силы покидали его и оставалось единственное желание — плюхнуться на железную кровать, закрыть глаза, забыться, уйти в освежающий, спасительный сон.

Бесплодный круговорот поисков раздражал. Казалось, не будет ему конца. Алексей не знал, не догадывался, что шел иной процесс, невидимый и пока тайный для него, и он должен был сработать через считанные дни, — не многое еще дано нам предвидеть и предугадать…

Черно-лакированный телефон, стоявший на краю стола, не беспокоил Алексея. На других столах нет-нет да и раздавались звонки. Да и, Адамыч и еще чаще Бражин набирали какие-то номера и переговаривались то по делу, а то и просто, особенно когда выходил полковник Танков, «травили» с приятелями, знакомыми. Аппарат Алексея молчал, и он даже без всякой жалости и печали подумал: не подключен. В Кара-Суе у него, старшего инженера НИЧ, не было ни своего стола, ни телефона — общая комната, общий телефон. Да и требовался он редко. Жизнь проходила прямо у аппаратуры, где оживала, рождалась «Катунь».

И когда в это утро аппарат на столе сначала коротко звякнул, а потом настойчиво прозвенел, Алексей вздрогнул от неожиданности. Он только что взял папку, разложил перед собой тетрадь и набор разноформатных наставлений. Кто бы это мог ему звонить и зачем? И понял, что телефон вовсе не был отключен, просто он, Алексей, новичок, никому до него еще не было дела, да и сам тоже не нуждался ни в ком.

— Вас слушают.

И оттого, что собственный голос оказался глуховатым, пересеченным спазмой и что ответ вышел какой-то не четкий, не военный, сразу вроде бы выдавший его «серость» — ведь Бражин, Адамыч отвечали по телефону красиво, тренированно, — его опахнуло влажным жаром. А в трубке тотчас послышался уверенный, с нотами превосходства голос:

— Подполковник Фурашов?

— Да, — пересиливая неловкость, ответил Алексей.

— Майор Скрипник говорит. Вас просит зайти маршал Янов.

В этом подчеркнутом, с ударением сказанном «просит» Алексей мог бы многое понять, но в волнении, смешавшись, поспешно спросил:

— Когда?

В трубке несколько секунд помолчали, потом сказали раздельно, с холодком:

— Разумеется, сейчас. Иначе я бы назвал время.

— Понял!

«Вот так, учись на предметных уроках», — подумал Алексей, кладя трубку и вставая.

Бражин оглянулся:

— Скрипник? Учит? Птица посерьезнее, чем адъютант у генерала Василина. Тот только «хозяин, хозяин»… А вообще адъютант — всегда пострашнее хозяина!

В просторной приемной, с панелями, отделанными под дуб, с десятком самых разных по форме и цвету телефонов, майор Скрипник, не вставая из-за стола, окинул Фурашова наметанным взглядом — этот ли и как он выглядит, — в меру вежливо, с достоинством, будто ничего не произошло, кивнул на дверь:

— Пожалуйста!

Открыв дверь, Фурашов сначала не заметил ни величины, ни обстановки кабинета — только приземистую фигуру маршала за столом. Первый раз видел он Янова, о котором лишь слышал и с которым сейчас предстояло говорить. Собственных ног, ступавших по дорожке, он не чуял. Янов поднялся из-за стола медленно и, сделав два-три шага навстречу Фурашову, поздоровался. Алексей ощутил — рука не твердая, но энергичная.

— Привыкаете? — спросил маршал. — Не успело надоесть?

И, не слушая сухого ответа Фурашова — «Так точно, привыкаю», — показал на кресло. Алексею опять стало жарко: надо ж ляпнуть так глупо, казенно! Зайдя за стол и не садясь, Янов заговорил о том, что, наверное, беспокоило его: