Дайте нам крылья! - [179]

— Странная музыка, больше похожа на шумы, — заметил я. — Что это?

— Называется «Мелодии небосклона», — ответила Динни. — Эту музыку и правда составляют из природных шумов, из разных звуков, записывают их с натуры, а потом перемешивают. Тут и морской прибой, и подводные землетрясения, и треск льда, и шорох оползней, и солнечный ветер, а еще метеоры и электромагнитные поля.

Динни прислонилась к моему плечу, и ее оперение шуршало над ухом, щекотало мне затылок и шею. При малейшем движении от крыльев Динни веяло душистым теплом. Меня разбирало любопытство. Интересно — каковы ее крылья на ощупь? Я осторожно взял краешек крыла в ладони, погладил большие маховые перья. Какие мягкие, нежные! Не ожидал. Осмелев, я провел пальцами от плеча Динни по середине крыла, подумал, что, наверно, гладить лучше от основания к кончику, — как кошек по, а не против шерсти. Сделал неловкое движение, и наручные часы зацепили одно из перьев, — Динни поморщилась. Я хотел было шепнуть извинения, но передумал. Решился и поцеловал Динни.

Меня словно пронизало электрическим разрядом, бросило в холод и в жар одновременно. Я целовал ее и не мог оторваться. Крылья Динни шелестели в такт ее дыханию, то и дело легче паутинки касались моей кожи, и по спине у меня пробегали мурашки. Аромат роз, который исходил от оперения Динни, дурманил сознание.

Наконец я с трудом оторвался от ее губ. Нет, этот сладостный туман в голове, это замирание сердца — не от бореина, Зак, и не надейся, сказал я себе. Динни улеглась на бок, зевнула, потом рассмеялась и прикрыла ладонью рот.

— Я страшно не высыпалась последние несколько дней, пока готовила весь этот праздник, — призналась она. — Работала по двадцать часов в сутки. Падаю на лету. Прости, мне надо немножко подремать.

Я молча кивнул. Вот и хорошо. Я пока приду в себя и приведу мысли в порядок. Так недолго и голову потерять, — этого мне только не хватало. Никогда в жизни я не притрагивался к летательницам, а Динни — не просто летательница, она — коллега Чешира и важная персона. Спрашивается, почему она вдруг подпустила к себе простого бескрылого? Что ей от меня понадобилось?

Должно быть, я тоже забылся сном. Динни крепко спала рядом со мной — обворожительная и во сне. Одно крыло она подогнула под себя, другим укрылась. А прямо на вершине холма, в десятке шагов от меня, стояла Пери, и ее крылья отливали карим глянцем, как темная скорлупа каштанов, а с исподу проблескивали зелень и синева, — словно даже светясь в ночной темноте. Она все-таки вернулась, как и обешала! Она сдержала слово! Ловко сообразила — отыскать меня именно на слете. Пери подняла на вытянутых руках маленького Хьюго, но, стоило мне попытаться взять его, малыш выскользнул и провалился куда-то в ночную тьму. Пери пронзительно вскрикнула, и оба исчезли. Тут я проснулся по-настоящему. Посидел, переводя дыхание. Наклонился над спящей Динни, заправил ей за ухо упругую прядь темных волос.

Боковым зрением я уловил какое-то движение, вскинул голову. Там, в высоте, по подвесной дорожке, сверкая белизной крыльев, легко ступал стройный Эрот со своим луком. Да-да, все та же знакомая фигура и пружинистая походка. Но все-таки кто он, откуда я его знаю? Обуреваемый жгучим любопытством, я вскочил, накинул куртку, и опрометью кинулся вслед за белокрылым летателем по той же узенькой дорожке — едва ли не отвесно вверх, словно матрос по вантам. Я вскользь подивился собственному бесстрашию. Правда, карабкаться почему-то было очень легко. Парк остался далеко внизу, — сначала его сомкнутые кроны казались курчавыми холмами, а потом и вовсе пропали. Я поднимался в ночное небо по тонкой нити, в полном одиночестве, — вокруг не было не висячих баров, ни уютных гамаков-гнездышек для парочек, ни перекрестков. Эта тропка не пересекалась с другими подвесными дорожками. Эрот направлялся к одной из облачных башен, которая реяла особняком вдали, много выше остальных. Я упорно следовал за белокрылой фигурой, и пока что Эрот меня не заметил.

Наконец мы достигли башни. Музыка овевала ее, словно дождевая морось. Я замешкался, а Эрот уже исчез в недрах башни, и я потерял его из виду, а когда сам очутился внутри, — растерялся: я будто попал внутрь облака, точно так, как мечтал в детстве. Вокруг был плотный туман, ни зги не видать. На вид он был непроницаем, однако легко поддавался, стоило лишь шагнуть вперед. Сквозь облачную толщу смутно сквозили и перемигивались разноцветные огни. А вот музыку облачные стены не заглушали: она звучала стройно и внятно. Мощный хор достиг крещендо. Солировал чистейший тенор.

Впереди мелькнул краешек белого крыла. Я прибавил скорости. Хор, казалось, звучал со всех сторон, голоса обволакивали меня вместе с туманом. Певцы точно не ведали усталости, — закончив одну песню, они неутомимо заводили новую. Голоса переплетались, образуя причудливое многоголосье. Оно то затихало, то звучало с новой силой, голоса пронизывали облачную башню насквозь, поднимались в вышину, заполоняли все небо. Вот пение вновь набрало силу, на смену солирующему басу пришло сопрано. «Вот она, самая суть Полета», — подумал я.