Дайте нам крылья! - [177]

Бриллиант тяжело протопал обратно к своему столику.

Динни рассеянно рассматривала публику. Я проследил ее взгляд. Неподалеку от нас веселилась четверка женщин в нарядах летчиц. С локтя у них свисали летные очки, шлемы лежали на столике. Вот как будто знакомая фигура. Где-то я видел эту гладкую прическу с металлическим отблеском. Костюм добротный — военный мундир хаки, на вороте голубые зигзаги, а на спинке стула кожаная куртка вроде моей. И перчатки на столе что надо — потертые, словно поношенные. А на крыльях и на коже местами — загадочные молочно-белые вкрапления, они так отливают в свете многочисленных огней, что и не поймешь, из чего сделаны. Даже глаза слепят.

Летчица обернулась. Ба, да это же доктор Руоконен собственной персоной!

— Добрый вечер, доктор, — светски поздоровался я.

Руоконен так и подскочила.

— Мистер Фоулер? Какими судьбами? Вот так сюрприз.

«Сюрприз-сюрприз! — мысленно передразнил я. — Нате, выкусите, у меня есть связи в высшем свете!»

— Привет, Алита, — воскликнула Динни. — Какой у тебя воинственный вид.

— Я изображаю Лилию Литвяк, — пояснила Руоконен. — Знакомьтесь, вот Берил Маркхэм, а вот — Амелия Эрхарт. В фиолетовом атласном комбинезоне — это у нас Гарриет Куимби, одна из пионерок авиации. Славилась прискорбным вкусом по части нарядов, да вы и сами видите[12].

— А кто такая Лилия Литвяк? — с интересом осведомилась Динни.

— Ну как же, Белая Лилия Сталинграда! Лучшая летчица-истребитель, ас. Я сбила двенадцать фашистских самолетов. У пилотов «Люфтваффе» просто душа уходила в пятки, когда на них пикировал мой «Як-1».

— Боже, как романтично! — сказала Динни.

— Для Литвяк — не очень-то, — помрачнев, отозвалась Руоконен. — Она погибла двадцати двух лет, и ее вскоре забыли, как и других героинь войны. Даже посмертной славы в награду за короткую жизнь — и то не заслужила. История быстро стирает из людской памяти таких женщин. Но почему — я не понимаю. Ведь Литвяк сражалась героически, чтобы ее сбить, понадобились совместные усилия восьми «мессершмитов». Да в сравнении с ней Красный Барон — просто пшик, по-моему[13].

— Согласна! — рассмеялась Динни. — Все, решено, о Красном Бароне отныне забуду, а вот память о Белой Лилии сохраню навек.

Низкий мягкий смех Динни звучал так заразительно, что и я улыбнулся. Все-таки она славная, и как умеет сгладить любые неловкости! Среди благополучных и преуспевающих редко встретишь такого, кто бережет чужие чувства и уж тем более — кто готов утишить чужую обиду.

Динни склонилась к плечу Руоконен.

— Что это так симпатично блестит?

— Новинка, — гордо ответила та. — Посмотрите повнимательнее, такого еще никто не носит.

Мы оба вгляделись в молочно-белые переливчатые вкрапления — часть ее кожи.

— Натуральный жемчуг, — объявила Руоконен. — Вырастила естественным путем. С жемчугом это запросто, все-таки он — органика, так что можно вырастить на себе, а не вживлять готовый.

— Можно? — Динни протянула руку, провела кончиками пальцев по перламутровым бугоркам. — О, на ощупь приятно.

Руоконен откинулась на спинку стула, скрестила длинные ноги.

— Томас молодцом, — сообщила она мне. — Скоро уже и летать будет.

— Да, — выдавил я, не в силах выговорить что-то еще.

Динни вскинула на меня удивленные глаза.

— Ваш сын проходит процедуры?

А Руоконен уже продолжала о своем:

— Исследования не стоят на месте, мы постоянно совершенствуем наши находки. Правда, недавно разработки по насекомым пришлось притормозить. — Она нахмурилась. — На лабораторию был совершен налет, материалы пострадали.

— Это в «Альбатросе»? — спросил я.

— А вы откуда знаете? — насторожилась Руоконен. — Не понимаю, как у летателей рука поднялась на такое! Впрочем, фанатики и самозванцы-революционеры всегда найдутся, в любое время и в любой среде.

— Может, налет совершили Дикие? — предположил я.

Руоконен метнула в меня колючий взгляд.

— Вам известно, какого я об этом мнения.

— Да-да, — кивнул я. — Знаю. Зато не знаю и очень хотел бы выяснить, на что, по вашему мнению, готова пойти клиника «Альбатрос», чтобы решить проблему размножения и бесплодия у летателей. Или — на что они готовы, лишь бы выследить Пери Альмонд и ее ребенка? А?

Руоконен деланно рассмеялась. Отпила из бокала.

— Ну и ну! По-моему, сегодня здесь присутствует кое-кто, кто, вероятно, хотел бы знать столько, сколько вы.

— Что ж, вот и прекрасно, — откликнулся я. — Неужели клиника позволила вам сознаться?

Руоконен небрежно отмахнулась.

— Установить слежку — дело вполне законное. Уж кому-кому, а вам это должно быть известно получше моего, мистер Фоулер. И вы еще жалуетесь — смешно слышать.

— Знаете что, наблюдение и даже слежка — одно, а взлом и разнесенная квартира — уж извините, другое, — сквозь зубы ответил я. — К тому же моего домашнего льва едва не убили. И меня очень волнует, не пострадают ли от этого Хищника Пери и Хьюго.

— Ни о каких взломах и разгромленных квартирах понятия не имею, — отрезала Руоконен. — Не сомневаюсь, вы многим досадили и среди них найдутся желающие… А с Пери и Хьюго ничего не случится, можете не сомневаться. Они слишком ценный материал для наблюдений, и вы это прекрасно знаете.