ДайсМен, или Человек жребия - [144]
Она стояла, не отвечая, тяжело дыша, дорожка пота сбегала по шее в ложбинку между грудями, а те влажно поднимались и опускались.
— Я умираю, умираю, — ныл Остерфлад. — Бей меня, пожалуйста, бей меня.
— Белая свинья, — мягко сказала она. — Жирная свинья, самец. — Хряк!
Я по рассеянности отхлебнул из какого-то стакана и выплюнул жидкость на ковер. Не тот стакан.
Взрыв аплодисментов хлынул в комнату, я огляделся и увидел маленького напыщенного диктатора, он шествовал по проходу какого-то зала под аплодисменты официально одетых шпионов — то ли китаез, то ли вьетов, то ли чурок.
— Пить, — послышался голос.
Остерфлад поднялся на колени и тянул руку к моему подносу. Его взгляд был рассеян, глаза сверкали.
Я поднял свободную руку, Джина взяла с подноса стакан, подала его Остерфладу, и он опорожнил его одним глотком.
Взяв свободной рукой третий стакан, я вздохнул. Остерфлад взял не тот стакан.
Пока Джина тянулась вниз за своим стаканом, чтобы сделать очередной глоток, я вернулся к Сахару Рею и Аль Капоне и смешал еще два напитка. Я продефилировал назад со своим подносом на троих и стал за спиной у Джины.
— Ты пытаешься меня убить, — сказал Остерфлад, стоя на коленях и глядя на нас. — Набитый говном урод, ты пытаешься меня убить. — Он уставился на нас остекленевшими глазами.
Джина опустила на него взгляд, ее большие карие глаза сверкали любопытством, и в первый раз она улыбнулась, едва заметно.
— Зря пришли? — тихо спросила она.
— Теперь я всё понял, — кричал нам Остерфлад. — Ты убийца! — Он задрожал и затряс головой. — Теперь я понял, теперь я все понял! Это ты!
Удар, пришедшийся ему в лицо, удивил нас обоих, и он с грохотом повалился на пол.
— Да, да, высеки меня, я это заслужил, — простонал он. — Ударь меня еще.
Джина смотрела на него, на лице была всё та же мягкая улыбка, пот струился теперь с ее лба, подбородка и вздымающихся грудей.
Она медленно поднимала ремень, пока рука не вытянулась над головой, и затем опустила ее по ленивой дуге, вполсилы хлестнув его ремнем по спине. Остерфлад, тем не менее, стал извиваться, и мягкая улыбка Джины превратилась в ухмылку.
Я поставил полный поднос напитков на диван, подошел к Джине сзади, раскинул руки и наконец заключил в свои ладони эти два изумительных холма. Они были горячими, потными, крепкими, и я мычал от удовольствия. Пока я сжимал и пощипывал ее, сосал соленый пот ее шеи, я почувствовал, что Джина опять размахнулась и хлестнула Остерфлада по ягодицам, и после короткой паузы опять движение вверх, «бац!» — и мы с Остерфладом замычали, хотя, очевидно, по разным причинам. Потом Джина повернулась ко мне, и мы превратились в два горячих рта, исследующих бесконечные влажные, змееподобные недра друг друга. Мои руки сняли с нее кожаную юбку и гладили ее выпяченные ягодицы и зарывались во всё что могли. Вскоре мой мир состоял из ртов, громадных полостей и движений спутанных языков, погружающихся и погружаемых в бесконечность, кусающихся и кусаемых, поднимающихся и падающих, наполняющих и опустошающих. Вдруг я почувствовал, как что-то скребет меня за ногу.
— Пить, — сказал Остерфлад. — Пить, долбаный убийца. В последний раз.
С неохотой я оторвал руки от Джины, как во сне пошел к дивану и принес ему желанный напиток.
84
Дорогой доктор Райнхарт!
Я люблю Вас. Жребий сказал, что я должна Вас любить, и я люблю. Жребий велел отдать себя Вам, и я отдам. Я Ваша.
Искренне Ваша,
Элейн Симпсон (8 лет)
Дорогой доктор Райнхарт!
В деле Фиггерс против штата Нью-Хэмпшир вердикт о виновности в нападении с нанесением побоев был обжалован защитой м-ра Фиггерса на том основании, что обвиняемый не отвечал за свои действия, отдав свою свободную волю в руки Жребия [sic[154]], как рекомендовал ему его психиатр, доктор Ральф Плезент из Конкорда. К сожалению, доктор Плезент оставил свою двадцатилетнюю практику и исчез без следа, но известно, что он был последователем разработанной Вами дайс-терапии.
Не могли бы Вы ответить нам, на самом ли деле сегодня у квалифицированных врачей, использующих передовые методы психотерапии, стало общей практикой рекомендовать пациентам отказаться от своей свободной воли, отдав ее в руки Жребия [sic]? В судебном преследовании м-ра Фиггерса и попытках отклонить его апелляцию мы испытывали определенные затруднения вследствие нашей неосведомленности о последних достижениях в психотерапии.
С уважением,
Джозеф Л. Тинг,
окружной прокурор,
Гумбольдт, М. X.
85
Остерфлад корчился, стоя на четвереньках, и неразборчиво мычал, хватаясь за живот, когда ремень полоснул его по спине еще дважды.
Подставной задорный закадровый смех из телевизора весело растекался по комнате и по ковру, весело журча над скрюченным торсом Остерфлада, вверх по длинным, потным, испачканным спермой ногам Джины, над ее упругими мокрыми грудями, над моим мокрым ртом, пускающим слюну по ее шее, и вниз по моим влажным груди и животу, чтобы, наконец, весело зажурчать и отразиться эхом в бесконечных усердных чувственных трудах моей мощной промасленной плоти в складках расплавленной, медовой, осуществляющей священные движения, медленно колышущейся священной чаши Джины. Она стонала, держа безжизненный ремень у своего бедра; я рос и тек в этом священном движении сотворения, мои раскрытые ладони скользнули по ее утомленным рукам, чтобы снова обхватить ее влажные круглые упругие холмы с острыми вершинами. Красивый мужчина с глупым выражением лица сказал:
Люк Рейнхард написал захватывающее драматическое воспроизведение ЭСТ– тренинга, литературизированное воссоздание событий четырех дней. Он передает переживание тренинга со своей собственной точки зрения, однако заботится и о в целом точной передаче фактов.Как Арчибальд МакЛейш сказал некоторое время назад в «Поэте и прессе», простое сообщение фактов не всегда передает правду. Вместо буквальной передачи происходящего Люк избрал подход новеллиста и блестяще использовал его для ясной передачи читателю как ощущения пребывания в тренинге, так и духа происходящего.Написанное Люком напоминает мне иллюминатор, глядящий в заполненный бассейн.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.