Давно и недавно - [55]

Мы переглянулись. Наверное, почудилось! И тут Терминасов снова произносит: Юрий Гаганов, Юрий Гаганов. Гремела в те годы в Союзе знаменитая ткачиха Валентина Гаганова. Имя её знали все от мала до велика. Вот и получилось, вот и перескочил этот дорогой профессор Терминасов на другие рельсы.

Не помню, где я схватил лист ватмана, не помню, как я вбежал в павильон, откуда шла трансляция, не помню, как я писал и чем писал фамилию «Гагарин» (о фломастерах тогда не ведали), но помню, какое у меня было искажённое лицо, увидел я себя нечаянно в большом зеркале, стоявшем в углу павильона. Я поднял над телекамерой ватман. Вижу, как Терминасов, сидящий за столом, читает про себя мою надпись «Гагарин». И вдруг, опустив глаза в текст, умолкает. Мне показалось, что пауза длится минуту. Безумно долго! Но потом Морачевский, чертыхаясь, сказал, что Терминасов молчал секунд пять-семь. После паузы профессор поднял глаза, но это уже был другой человек — растерянный и подавленный. Разумеется, далее он произносил уже Юрий Гагарин. Я стоял с плакатом в высоко поднятых руках до конца его горестного выступления.

Профессора я выводил из павильона под белы руки.

— Что будет, что со мной будет? — шептал он. — Какой позор, какой стыд! Что скажут в обкоме партии? Понимаете, никак не могу убить в себе страх.

Конечно, Иван Ильич Сенькин, первый секретарь, поддал жару председателю нашего Комитета по телевидению и радиовещанию. Но происходило сие, как мне говорили, по-отечески, вначале грозно: «Вы там глядите! Вы там не каждого профессора тяните на телевидение», а потом уже с весёлой улыбкой: «Растерялся старик, Гаганова стала поперёк дороги. А профессор, говорят, женолюб, вот его и занесло на Валентину…»

Терминасов звонил мне домой несколько дней подряд, я утешал его, как мог, сообщил: в обкоме партии отнеслись с пониманием, такой волнующий день, расхваленная на все лады ткачиха Гаганова; в общем, инцидент остался без последствий.

С тех пор наше знакомство переросло в нечто большее. Юрий Степанович познакомил меня со своей молодой красавицей женой Ритой и заявил, что будет с нетерпением ждать, когда у меня родится сын, чтобы взять его со временем к себе на факультет в ученики.

— У гуманитариев часто родятся математики, природа любит чередование, — говорил мне Терминасов при встречах, притягивая к себе за пуговицу моего пиджака. — Вот увидите, вот вспомните мои слова…

И впрямь — вспоминаем! Сын мой, Алёша, с детства увлёкся математикой, побеждал на математических олимпиадах и был зачислен в физико-математическую школу при Ленинградском университете. А затем окончил там же, в Питере, матмех, тот самый, где долгие годы, до Петрозаводска, преподавал Юрий Степанович Терминасов, добрый, доверчивый, гонимый, как говорится, человек с непростой житейской судьбой.

Встреча в Ялте

Май 1984 года. В Ялте — благодатная пора. Всё вокруг в голубых лентах глициний, цветут магнолии, на смену им спешат душистые акации, красные розы, метельчатый тамариск. Всё в яркой пышной зелени. В это радостное время года, пока ещё не жарко, в ялтинский Дом творчества театральных деятелей приезжают на отдых ветераны сцены, кино.

Загорелая, вёселая, купается в прохладном море знаменитая в прошлом певица Леокадия Масленникова. Известная балерина Нина Горская предпочитает сидеть под тентом с певцом Владимиром Бунчиковым и раскладывать старинный пасьянс, поэт-пародист Александр Иванов самозабвенно ловит спиннингом бычков и барабульку, в тени под кипарисом театральный критик Раиса Беньяш рассказывает о новых премьерах в Париже, из которого она только что вернулась…

Анатолий Гордиенко и поэт-пародист Александр Иванов на рыбалке. Ялта. 24.05.1984.

…Я не помню, кто принёс весть о том, что приехал Николай Рубан с женой, но помню, как все дружно обрадовались, и помню, какие добрые слова говорили в адрес этого человека.

Николай Рубан.

Вечером в просторной гостиной у рояля, за которым привычно, по-хозяйски сидела жена певца Дора Миронычева, уже стоял Рубан — всё такой же статный, подтянутый, весёлый. Он спел новые песенки Лядовой, арии из оперетт, вспомнил песни военных лет. Когда концерт был в разгаре, в холл вошла красивая высокая седая женщина, остановилась у двери.

— Анечка! — оборвал песню Рубан. — Друзья мои — это Анна Воронина, мой старый друг военных лет, лучшая моя Роз-Мари! Такой другой у меня на сцене уже никогда не было. Вот так встреча!

Они обнялись, Рубан усадил раскрасневшуюся Воронину рядом с собой в кресло и тут же запел арию Джима из оперетты «Роз-Мари». Он спел эту арию на английском, французском, польском языках, а затем, протянув руки к Анне, стал на колени и запел куплеты Джима по-фински.

Не успели отгреметь аплодисменты собравшихся, как в холл вошёл новый гость — пожилой мужчина в чёрном новом костюме с огромной охапкой свежих роз.

— Здравствуйте, Николай Осипович, здравствуйте, товарищ Воронина, — заговорил он громко, сбиваясь и конфузясь. — Вот услыхал, что вы приехали, и решил свидеться. Я — Евгений Копасов, шофёр полуторки вашей фронтовой, возил вас по Карелии, а теперь вот живу в Ялте.