Давно и недавно - [27]

Мышев колебался, и мне пришлось побежать к его жене, объяснить ей суть дела. Мария Васильевна, тётя Маша, небольшая старушка в сарафане, в чистом ситцевом платочке, всплеснула руками. Однако, подумав, сказала, что в доме есть початый рыбник, жареная плотва, и ещё она может отварить картошку.

Теперь надо было уговорить Прокофьева. На диво он сразу же всё понял, закивал головой, обернулся к двум своим сопровождающим, и те вскоре потащили в домик Мышева ящик с водкой и снедью.

Не пройдя весь положенный путь с экскурсией, мы через полчаса забрали дядю Сашу, его обслугу, прозаика Николая Асанова, поэта Сергея Смирнова и заторопились к Мышеву.

Картошка ещё доходила на плите, а рыбник и жареная плотва кижская уже красовались на широком подоконнике. Я сказал, что хозяйку зовут Мария Васильевна, тётя Маша.

Ну-ка, Марья, ставь на стол,

Ставь на стол,

Ставь на стол, —

закричал зычно Прокофьев и, приплясывая, застучал каблуками по дощатому полу.

Тётя Маша прикрыла щёки уголками платка, отшатнулась от толстого, краснолицего хмельного поэта.

— Ты ко мне не Хруща привёл? — спросила она меня тихо.

Я вначале не понял, кого она имеет в виду.

— Ну, того лысого Хруща, что в Кремле. Толстый, гораздый говорить.

— Нет, матушка, это другой, но его друг. Тоже парень хоть куда.

— Да уж вижу, и в бубны бить, и водку пить. Вон сколько понанесли. Нешто выпьете? И монополька, и консервы, и колбаса духовитая с дымком.

Пили за Россию, за Кижи, за плотницкое и поэтическое ремесло. Вскоре песню завели. В комнате стало душно. Прокофьев скинул пиджак, снял галстук и стал похож на деревенского пасечника или на Пана с картины Врубеля.

Я пошёл искать своего кинооператора. Серёжа Петруничев как раз снимал Леонида Соболева, который что-то упоённо рассказывал местным людям. Кинооператор Серёжа доложил, что снял Николая Рыленкова, читающего стихи, снял «дядю Стёпу» — Сергея Михалкова с детьми. Тем временем я увидел, как «дядя Стёпа» улёгся в какую-то травянистую ямку и кричал, что хочет здесь остаться навеки, хочет, чтобы его именно тут похоронили. Стали хоронить: засыпать сеном из ближнего стожка, свежей травой. Смех, песни, гармошка заливается.

Незаметно пролетело время. «Ладога» дала первый басовитый гудок. Прокофьева и компании нигде не видно. Мы с Майстерманом бодро двинулись к домику Мышева. Прокофьев никак не хотел уходить, упирался, падал на кровать, употреблял разные некрасивые слова. Ещё раз загудела «Ладога». Асанов и Смирнов, поддерживая друг друга, побрели к причалу, бросив Прокофьева и всю нашу честную компанию.

Только лишь через полчаса мы вывели дядю Сашу на вольный ветер. «Ладога» ждала Александра Андреевича Прокофьева, которого мы вели с Майстерманом.

Прокофьев беспрестанно целовал Мышева, тётю Машу, она пошла провожать нас. Когда я пошёл к трапу, Мария Васильевна дёрнула меня за рукав болоньевого плаща.

— Скажи, однако, правду, бажоный. Скажи, как на духу. Это ты всё ж Хруща к нам привёл?

Я опять стал говорить, что они очень похожи — лысые, толстые, круглолицые. Только тот, с бородавкой, в Кремле, а этот — в Питере. Но мои слова заглушил рёв отправляющейся «Ладоги».

Щука по-туликовски

Собкоры на местах — собственные корреспонденты центральных газет, радио, телевидения — знают, как трудно искать темы, составлять месячные планы. Москве всегда нужны важные, глобальные события. А где их взять в нашей тихой лесной республике? Ан нет, вынь да положь. И в срок, и чтоб было красиво и дельно снято при оригинальной подаче текста.

Уже сейчас, будучи на пенсии, оглядывая прошедшие годы, листая потертую «амбарную книгу», я без радости вспоминаю конец шестидесятых и начало семидесятых годов, когда я шесть лет работал редактором подготовки передач для Центрального телевидения.

В «амбарную книгу» я детально записывал все киносюжеты, репортажи и телепередачи, подготовленные мной и моими коллегами на Петрозаводской студии телевидения для телезрителей Советского Союза.

Итак, лето 1968 года. Москва, главная редакция информации Центрального телевидения утвердила мой тематический план на июль, и я со съёмочной группой все дни провожу в поездках, трясясь по пыльным дорогам на нашем редакционном «газике».

15 июля. Едем в Сортавалу, в Дом творчества композиторов. Перед этим я позвонил его директору Алексею Ефимовичу Козлову.

— Приезжайте. Наших завсегдатаев, Пахмутовой и Добронравова, как я вам обещал ранее, пока нет, но есть иные личности всесоюзного масштаба. Коттеджик на трое суток я вам предоставлю.

Сколько же раз я проезжал мимо этого симпатичного здания чужестранной северной архитектуры! Дорога вьётся у самого дома. Дом главный — справа, а внизу слева — небольшие домики для тех, кто любит тишину, или для тех, кто сочиняет музыку на берегу красивейшего залива Хинденселькя.

Проезжал совсем недавно — ехал в Финляндию, в Йоэнсуу, на встречу с читателями моего романа «Гибель дивизии». Всё так и не так нынче в хуторке Кирьявалахти. Говорят, Дом композиторов — уже частное владение…

…Козлов пригласил нас отобедать и за столом стал загибать пальцы:

— В Доме у нас нынче имеются в наличии следующие товарищи: Серафим Туликов, Евгений Жарковский, Лев Книппер, Эдисон Денисов, Вадим Салманов, Олег Храмушин, Карл Элиазберг, Александр Холминов, Валентин Кончаков. Продолжать? Или остановимся?