Давно и недавно - [26]

Мероприятие называлось так: «Выездное заседание секретариата правления Союза писателей РСФСР», к нему ещё почему-то пристыковалась декада молдавской литературы. Ожидался большой десант знатных писателей, которые должны обсудить состояние писательского дела в Карелии.

Ранним утром 21 августа на перроне железнодорожного вокзала выстроились ряды пионеров с цветами, крепкие девушки в национальных костюмах, впереди руководство обкома партии во главе с Иваном Ильичом Сенькиным.

Ленинградский поезд прибыл точно по расписанию. Все ринулись к вагону, где ехали питерские писатели. Первым появился в дверях толстенький, краснолицый, опухший после ночных посиделок поэт Александр Прокофьев. Он стал переставлять непослушные ноги, за что-то зацепился и стал валиться на пионеров, которые тянули к нему тонкие ручки с букетами длинных гладиолусов. Тут подоспели мы, телевизионщики, да ещё работники обкома партии и дружно приняли на руки очень тяжёлого знаменитого поэта, произносящего по случаю своего выпадения из вагона крепкие мужские словеса.

Встав на ноги, Прокофьев, дыша коньячным перегаром, полез целоваться с Сенькиным, с членами правительства. Все смущённо опускали глаза, но от целования не отказывались — Александр Андреевич Прокофьев, помимо того что имел давнюю Сталинскую премию, совсем недавно получил ещё и Ленинскую премию. А это была высочайшая награда! Среди поэтов, по той поре, он, кажется, был единственным в огромном Советском Союзе, кто имел на груди такую золотую медаль с изображением вождя мирового пролетариата. Ходили слухи, что к нему благоволит наш дорогой Никита Сергеевич.

— Весёленькая встреча, мать его, чуть камеру мне не разбил, — взбушевался мой кинооператор Ваня Траленко, отрывая глаз от видоискателя. Фразу эту услыхал Сенькин и, обернувшись, обжёг нас испепеляющим взглядом.

В тот же день в Петрозаводск прибыли Сергей Михалков, Леонид Соболев, Николай Асанов, Семён Бабаевский, Николай Рыленков, Андрей Лупан и другие.

В полдень в Доме культуры онежцев началось заседание секретариата правления — не правда ли, забавно звучит «секретариат правления», мало правления, давай ещё и секретариат, пусть служит.

Вступительное слово произнёс председатель правления Союза писателей России Леонид Соболев, крепкий мужчина, бывший моряк, а в те годы депутат Верховного Совета СССР, автор знаменитых рассказов «Морская душа».

За ним на трибуну поднялся наш Антти Тимонен, его доклад назывался: «Состояние и задачи карельской литературы в свете решений ХХ и ХХII съездов КПСС».

Потом пошли выступления приезжих и местных писателей. В этом месте в моей записной книжке белые страницы. Ничего не записал я, ничего не осталось в памяти. Не остались в памяти и встречи мастеров слова с трудовыми коллективами. А вот поездка в Кижи 23 августа осталась и в записной книжке, и в голове.

На тихоходном теплоходе «Ладога» приезжие писатели всё ещё сохраняли важность и даже некую чванливость. Те, кто поважнее, в каюте у себя обнаружили прохладительные и крепкие напитки. Тот, кто был пониже рангом, должен был достать кошёлек и пойти в буфет.

На палубе «Ладоги» сновали двое наших газетчиков и, конечно же, вездесущий фотокорреспондент ТАСС Семён Майстерман.

…Вот и засеребрились головки Преображенского диковинного храма, вот бросили дощатый трап, по бокам встали предусмотрительные матросы. И правильно, ибо некоторым, сходящим неверной походкой, очень даже нужна была надёжная рука поддержки.

Наша съёмочная телевизионная группа, как это наметили мы ещё на борту, сконцентрировала своё внимание на Александре Прокофьеве. Правда, он уже был хорош, но всё же вполне контролировал себя.

Почти сразу на берегу я увидел знаменитого плотника, настоящего русского Мастерового с большой буквы Михаила Кузьмича Мышева. Это он и его товарищи по артели обновляли Кижский ансамбль, рубили осиновые лемехи и крыли ими маковки церквей. И так славно они сделали своё дело, что многие видные зодчие, историки, художники диву дивились. А уж заморская публика так и вовсе разевала широко рот, глядя на серебристую двадцатидвухглавую Преображенскую церковь.

Михаил Кузьмич уже в возрасте, где-то под семьдесят. Подтянут, сух и прям, большие натруженные руки не знает куда деть, крутит травинку. Лицо доброе, честное, интеллигентное, речь внятная, но тихая. Заметно чувство собственного достоинства. Я уже делал о нём небольшую телепередачу, но он как-то меня не признал сразу, всё по сторонам глядел, будто искал кого-то.

Поздоровавшись, я спросил его о здоровье, и тут у меня сверкнула мысль: свести, познакомить и даже как бы подружить двух великих мастеров, мастера слова Александра Прокофьева и мастера топора Михаила Мышева. План мой понравился Майстерману, и далее мы уже действовали в паре. Поведали Мышеву, кто такой Прокофьев (между собой мы уже звали именитого поэта по-свойски дядей Сашей), какое место он занимает в поэтической шеренге страны и что хорошо бы такого именитого гостя принять Мышеву у себя дома, поставить на стол что бог послал, а выпивку и казённую буфетную закуску мы принесём.

Поездка в Кижи. Слева направо: Анатолий Гордиенко, Александр Прокофьев, Михаил Мышев, Семён Майстерман. 23.08.1964.