Давай надеяться на лучшее - [122]

Подруга замолкла. Она по-прежнему сидит на корточках, не сводя глаз со свечи. Проводит рукой по траве вокруг нее, похлопывает на прощание и чуть пыхтит, поднимаясь. Упирается руками в колени. Оборачивается. Она подходит ко мне, обнимает меня, стоит так некоторое время. Я глажу ее по спине и думаю – кто из нас кого утешает? Вероятно, мы обе утешаем друг друга. Выждав некоторое время, я осторожно высвобождаюсь из ее объятий и спрашиваю, не пора ли нам тоже двигаться. Подруга похлопывает меня по щеке – ей одной позволено похлопывать меня вот так, по-бабушкински – и отвечает: «Да, пошли».

Взявшись под руки, мы покидаем Рощу памяти и поставленные нами две свечи, которые теперь слабо мерцают на ветру в своих прозрачных колпаках. Мы осторожно движемся вниз по тропинке, спускаясь с крутого склона. Под ногами у нас глина и мелкие камни. Трава мокрая и скользкая. Подруга крепко поддерживает меня под руку. Порой она теряет равновесие и опирается об меня. Иногда я делаю то же самое. Медленно-медленно мы движемся вперед и вниз. По мере того, как мы приближаемся к Ивану и твоему брату, их силуэты становятся больше, а контрастные тени на их лицах отчетливее. Я вижу, как Иван хохочет. Его синяя шапочка так и валяется на траве рядом с ними. Я думаю о том, что надо купить ему новые варежки. И непромокаемые штаны. И вообще теплые вещи. В последнее время он так подрос. Почти все вещи стали коротки. Надо вырваться в магазин прямо завтра в обед. Лучше сделать это до операции, чем после – вдруг мне будет так плохо, что я не смогу ходить по магазинам? Я решаю взяться за дело прямо завтра. Нет причин откладывать.

Подруга нарушает молчание и возвращает меня в тот момент, в котором мы находимся. «Ты как, ничего?» – спрашивает она и слегка проводит рукой по моей руке. Я молчу, потому что не знаю, что ответить. Мы идем дальше в полной тишине, ее рука по-прежнему просунута мне под локоть, я по-прежнему не свожу взгляда с Ивана и твоего брата. Моя подруга, кажется, не переживает, не получив ответа на свой вопрос, так что я позволяю себе не спеша его обдумать.

Понятия не имею, как я – «ничего» или нет. То есть: я полагаю, что я «ничего», в зависимости от того, какой смысл вкладывать в это слово. Я дышу и живу, здоровье в норме, и сил по-прежнему хватает на то, чтобы преодолевать день за днем, делая их если не приятными, то, по крайней мере, переносимыми. У меня есть друзья и близкие, которые переживают за меня и желают мне добра. У меня есть работа на полную ставку и зарплата, так что мне не приходится экономить. У меня по-прежнему все сложно в личной жизни, и, вероятно, я еще какое-то время буду оплакивать потерянную любовь. Но ведь это пройдет? Ведь должно пройти?

Я смотрю на Ивана, который смеется, играя с дядей, не подозревая о том, что он сейчас понарошку борется в нескольких метрах от часовни, где менее чем два года назад проходили похороны его папы. Мой Иван, который по-прежнему каждый день смеется и вокруг которого целый арсенал взрослых, делающих все, чтобы он продолжал смеяться. Некоторое время он тоже будет грустить по второй половине семьи, которая больше не с нами. Но и у него это пройдет. И я помогу ему в этом. Пока я жива, я буду наполнять его жизнь смыслом и давать чувство защищенности. Возможно, я была для тебя не лучшей партнершей. Возможно, я не лучшая подруга для моих подруг. Меня нельзя назвать потрясающей сестрой, дочерью или невесткой. В своих последних отношениях я точно не была женщиной мечты. Но рядом с Иваном у меня есть смысл жизни, есть задача. И за эту работу мне не стыдно. Все остальное как-нибудь утрясется с годами. А если не утрясется, придется жить так. Подводя итоги, можно сказать, что я ничего – не более, не менее. «Ничего» – пожалуй, это слово мне больше всего подходит.

Откашлявшись, я отвечаю подруге – слишком поздно, чтобы это соответствовало ее заданному ранее вопросу – что я, да, ничего. Она отвечает простым словом «хорошо», и мы с ней останавливаемся. Я по-прежнему не свожу глаз с Ивана, мы всего в метре от него, но он нас пока не заметил. Он целиком поглощен игрой со своим дядей. Я думаю, что жизнь – странная штука. Через несколько лет и этот день будет казаться чем-то давним, но я навсегда сохраню в памяти эту картину – Иван с твоим братом возле креста. Возможно, мысль о том, как я почти – но только почти – стала мамой другому ребенку, с каждым днем будет казаться все более странной. Может быть, все выйдет по-другому. Не знаю. Я могу лишь надеяться на лучшее.

Но вот Иван заметил меня. Он кидается ко мне по траве и кричит: «Мама, смотри!» Он нашел листик, похожий на привидение. Он тычет в него пальчиком, показывая мне, где у привидения глазки и ротик. Потом прерывает сам себя и спрашивает, что теперь. Выпустив руку подруги, я сажусь перед ним на корточки. Колени у меня намокают от мокрой травы, глаза оказываются на уровне глаз Ивана. Щечки у него розовые, в волосах торчит хвоя и сухая трава. Похлопав его по голове, я говорю, что мы поедем домой и будем ужинать. Он спрашивает, что мы будем есть и поедет ли дядя с нами. Я говорю, что, конечно же, поедет, а что мы будем есть на ужин, он может выбрать сам. Иван говорит: «какашку из попы» и радостно смеется, оборачивается, ища подтверждения у дяди. Он его получает. И я тоже смеюсь. А потом он выбирает фрикадельки с макаронами. Я отвечаю, что мы это организуем. Фрикадельки сегодня очень к месту. Потом я поднимаю с земли его шапочку, надеваю ему на голову и встаю. Протягиваю руку, Иван берет ее, и мы пускаемся в путь.