«…давай будем мучить мамочку!!!» - [5]

— Не уходи! Пожалуйста! Я не хочу больше расставаться с тобой! Доченька моя милая! Ты ещё такая маленькая… Если бы понимала каково это — быть всегда одной, одной даже если вокруг много знакомых и друзей… Останься со мной, мы будем жить вместе, я куплю тебе много игрушек и вещей…

— Разве мне нужны твои вещи? — отскочила в сторону от матери Ан. — Ты что — купить меня хочешь? Мы не продаёмся!..

— Ну что ты, доченька! Я просто хочу чтобы ты всегда была со мной…

— Я с тобой никуда не пойду, — сказала высокомерно Ан, и в этот миг как обычно наблюдавшему издалека Марвину показалось, что она стала как-то повыше, и нависает над матерью, и тень её наползает на лицо Антуанетты. Нет, это просто печаль матери, теряющей своего ребёнка…

— Скажешь такое ещё раз — никогда меня больше здесь не увидишь… — продолжала девочка, и ангельский голосок никак не сходился с тоном, которым она говорила, и с содержанием речи. — Я уже предупреждала тебя об этом. Но ты сделала вид, что забыла мои слова. Потому я вряд ли появлюсь здесь снова.

Антуанетта в отчаянии заломила руки — Марвин и не предполагал, что такие жесты бывают не только на подмостках театров. Впрочем, женщина всегда отличалась склонностью к драматическим сценам, а теперь ещё и вымотана была до предела.

— Но я даю тебе ещё один шанс, — внезапно смягчилась Ан, и выдержала паузу, во время которой Антуанетта чуть не задохнулась, она смотрела на губы дочки, пытаясь угадать, предсказать, узнать, что они произнесут. — Ты, — делая ударение, сказала Ан, — можешь пойти со мной. И остаться со мной. И жить со мной, но — со мной. А не у тебя.

— Да, Ани, да, — вдохнула Антуанетта от облегчения, и чуть не повалилась на девочку — всем телом прижалась к ней, обняла, уткнулась в волосы, в шею, целуя родную доченьку. — Я с тобой буду… Всегда… Мы никогда не расстанемся…

Ан улеглась головой на мамино плечо, ей тоже было легче, что всё это закончилось, и что у неё наконец-то есть мать. Ещё один родной человек, второй после папы в этом враждебном мире одних лишь убожеств…

Теперь она даже взяла бы обратно все те грубые слова и мысли относительно матери, что позволяла себе прежде, и понимала, почему так делала, уже нашла себе оправдание, — боялась, что привыкнет к Антуанетте, а мать не вспомнит о чувствах, должных приличествовать любой женщине. Но папа всё правильно рассчитал…

— Я должна познакомить тебя кое с кем, — спустя несколько минут произнесла тихо девочка. — Это мой папа.

— Мне интересно, — восторженно подхватила Антуанетта. — Я ведь его знаю — кто это?

— Да, знаешь, — твёрдо сказала девочка. — И, думаю, любишь. Пойдём…

Маленькая девочка взяла женщину за руку, и повела к краю площадки.

— Вот только папа вряд ли тебя ещё любит — слишком долго ты его злила. Ну, любит конечно, — поправилась девочка, — но уже не так сильно. Сама виновата, — говорила по пути Ан. И женщина кивала, во всём соглашаясь с родной доченькой.

Девочка и женщина огибали играющих малышей и мам с колясками, приближаясь к скамейке, на которой сидел молодой человек, плотно запахнувший чёрное пальто, глубоко запрятавший руки в карманы.

Антуанетта издали узнала его, ещё не разглядела лица, но уже знала, кто этот человек. И сама удивилась — почему имя это не затерялось в череде других, сотен и сотен, приходивших и уходивших, проводивших с ней дни, или даже целые годы. Но — не затерялось, не стёрлось. Почему-то…

Марвин встал им навстречу, и девочка, бросив руку матери, перебежала к нему, обняла отца, прижавшись головой к его руке. Антуанетта осталась одна, под проходящим сквозь неё взором человека из прошлого и, ставшим почти враждебным, взглядом дочки.

— Ну, здравствуй, — произнёс Марвин тусклым голосом, безразлично, и будто и обращаясь не к ней.

Антуанетта стояла, словно на эшафоте, перед сотнями и сотнями глаз из толпы.

— Что скажешь? — проговорил Марвин.

— Когда-то ты в любви мне признавался … — сказала, будто прокашлялась женщина.

— Когда же это было… И не помню… — усмехнулся криво молодой человек. — Всё это, если и было, прошло…

И тут Антуанетта просто подошла к нему, и обняла, уткнулась в грудь так же, как обнимала доченьку. И никаких слов уже не надо было…

Марвин был благодарен ей за то, что она спрятала лицо в складках его воротника, и проталкивалась глубже, чтобы почувствовать его тепло, — ещё и потому, что так она не могла видеть выступившие на его глазах слёзы.

Он запрокинул голову, устремив невидящий взгляд в небо, — чтобы, не дай бог, слеза не сорвалась, не мелькнула серебристой каплей в воздухе. Пускай переливаются в глазницах в бессильном гневе на своего заточителя, так ветер скорее высушит их…

Они стояли рядом, у перил, глядя с вершины холма на детскую площадку, куда отослали Ан, чтобы побыть некоторое время наедине. Девочка бродила с отрешённым видом среди играющих детей — Марвин знал, что с ними играть ей неинтересно, да что там, — откровенно скучно.

— Она вся такая, какой я была в детстве… — прошептала Антуанетта, прижимаясь к стоящему рядом молодому человеку. — Такая же, какой была я, пока не испортилась… — Она помолчала минутку и усмехнулась горько: — Вот уж не думала, что когда-либо признаю это…