Дау, Кентавр и другие - [6]

Все в том же сентябре 1940 г. я сдал еще три экзамена. По­том я приезжал к Ландау второй раз, это было уже в феврале сорок первого года, и сдал еще четыре экзамена. Ландау поре­комендовал мне поступать в аспирантуру, и тут же дал мне письмо. Оно начиналось словами: «Товарищу Халатникову..» Это было письменное приглашение в аспирантуру, и я имел в виду этой же осенью поехать в Москву учиться к Ландау. Но — было не суждено. Последний выпускной спецэкзамен по теор­физике в Днепропетровском университете я сдал в субботу, в июне. Помню, мы сидели с моим доцентом на лавочке на буль­варе проспекта Карла Маркса, и я сдавал ему этот экзамен. Это было двадцать первого июня 1941 г.

А утром по черному радиорупору, которые, совершенно одинаковые, висели у всех на кухне, я услышал, что началась война.

ВОЙНА

Армейские университеты

Я был освобожден в университете от курсов военной подго­товки, поэтому у меня не было никаких воинских зва­ний. У нас в университете готовили летчиков, но я для этого не подошел из-за своего довольно хилого сложения.

Вскоре после начала войны я получил из военкомата пове­стку. В принципе с письмом Ландау я мог бы, наверное, уехать в Москву, но тогда это было как-то... неприлично. Дело даже не в патриотизме, а, наверное, в той примитивной привержен­ности дисциплине, которая отличала то время в целом, и к которой мы все были приучены. Законопослушность и дис­циплина. Если бы я, несмотря ни на что, все же поехал бы к Ландау, это не было бы ни дезертирством, ни обманом, но тогда мне это даже в голову не пришло. Я явился в военкомат, вместе со всеми своими товарищами, которые, естественно, были туда вызваны тоже.

Днепропетровск начали бомбить с первых же дней войны. В городе была дикая паника. Все боялись парашютистов-десантников, которых немцы вроде как сбрасывали с самолетов. Все ловили шпионов. Хватали, естественно, всех подряд, осо­бенно если кто-то был как-то нестандартно одет.

Конечно, это был массовый психоз. Все время распростра­нялись слухи, что диверсанты то тут, то там, то на этом берегу Днепра, то на другом. Когда народ находится в таком напуганно-возбужденном состоянии, любые, даже самые невероятные слухи, ложатся на благодатную почву. Из тех дней запомнился такой эпизод. В Днепропетровске в то время гастролировал Малый театр. И один из артистов, довольно тогда известный, Рыжов, носил бакенбарды. И вот, на главной улице города, проспекте Карла Маркса, толпа людей, стоявших до этого в очереди за эмалированными кастрюлями, побежала за ним и начала бить его этими кастрюлями, приняв за диверсанта. Потому что у кого же еще могли в то время быть бакенбарды?

Военкомат всех нас, окончивших физический факультет, от­правил в Москву, для обучения в академии им. Дзержинского. Вскоре после моего отъезда эвакуировалась и моя семья. Ро­дители с сестрой уехали в Ташкент.

А я попал в Москву, в академию Дзержинского. Там мне предстояло учиться на артиллерийского воентехника. Но я слу­чайно встретил там своего школьного товарища. Он окончил Московский энергетический институт, и он сказал мне:

— У тебя сейчас будет собеседование с комбригом Берези­ным, который задает всем один и тот же вопрос: «Знаете ли вы, что такое “сильсин”?»

Сильсин — это слаботочный электрический прибор, кото­рый используется для наведения пушек на цель, такой неболь­шой электрический моторчик. Я тогда не знал, что это, но когда комбриг Березин задал мне свой вопрос, сказал, что знаю. И таким образом я попал в шестой дивизион. В этот дивизион были зачислены в основном физики, окончившие разные уни­верситеты, и только один человек был из мелитопольского пединститута. Про него еще долго думали, можно ли его брать. Но потом он даже стал у нас старшиной, и мне от него изряд­но доставалось.

Через несколько дней появилась группа общевойсковых пол­ковников. Построили наш шестой дивизион — у нас даже еще не было гимнастерок, брюки и сапоги нам успели выдать, а гимнастерки нет. Нас построили и сказали:

— С этого момента вы — слушатели курса «А» Высшей Воен­ной Школы ПВО.

И повели пешком через всю Москву, по набережной, в ака­демию Фрунзе. Это была общевойсковая Академия номер один.

Таким образом, я, благодаря своей «небольшой хитрости», не остался в академии Дзержинского, и не стал артиллерий­ским техником, а попал в общевойсковую академию. В этой академии был так называемый Второй факультет, или факуль­тет ПВО, и нас всех на него зачислили.

Жили мы прямо напротив академии, в общежитии на Кро­поткинской, через сквер. Этот дом до сих пор там стоит. Нам сразу же вручили винтовки. Преподавателями нашими были общевойсковые офицеры, а многие из них были офицерами генштаба еще царской армии. Это были люди очень интелли­гентные. В этом смысле мне очень повезло. Они понимали, что из нас, людей сугубо гражданских, нужно за очень корот­кое время сделать строевых офицеров. Мы должны были мно­го часов подряд маршировать с винтовкой наперевес.

Для меня это время было очень трудным физически. Стоя­ло лето 1941 г., июль месяц. И весь этот июль я целыми днями маршировал с винтовкой в сквере напротив академии Фрунзе. А ночами сбрасывал немецкие «зажигалки/с крыши академии Фрунзе, потому что Москву каждую ночь бомбили.