Дау, Кентавр и другие - [7]

Но надо сказать, учили нас очень интересные люди. Многие из преподавателей академии даже назывались еще комбригами, потому что еще не были произведены в генерал-майоры. Среди них был генерал-майор Богдан Колчигин, который просла­вился во время войны — он преподавал у нас тактику, а на войне был начальником штаба разных фронтов.

Нас учили тактике так, чтобы мы в случае необходимости могли принимать решения на уровне командира дивизии. Уче­ния, тактические игры происходили по картам Подмосковья.

Вскоре наш Второй факультет переименовали в Высшую Военную Школу ПВО и перевели на Красноказарменную, 14. Там мы проучились до 14 октября.

14 октября, когда Москву эвакуировали и было неясно, бу­дет она сдана врагу или нет, решался среди прочих вопрос о том, что делать с нашей школой. Будут ли ее бросать на защи­ту Москвы или вывозить. Наш начальник ПВО генерал-майор Кобленц уехал с утра в Генштаб за распоряжениями о судьбе школы. К вечеру он вернулся и объявил, что школа эвакуируется в Пензу.

В Пензе я проучился до апреля 1942 г. Наши преподаватели во внеучебное время вели с нами откровенные, дружеские раз­говоры, они понимали, что мы такие же люди, с высшим об­разованием. По вечерам мы часто сидели вместе и разговари­вали совершенно на равных. При этом с нами, простыми курсантами, мог сидеть и полковник, и генерал. Они обсужда­ли с нами любые вопросы — от военных до обычных житей­ских. Это было необычно, особенно для армии, для военной школы. И я хочу заметить, у нас тогда не было никакой дедов­щины. При таком отношении старших с младшим по званию ее просто не могло быть. Мне кажется, если бы в нашей сегод­няшней армии офицеры общались с солдатами не только по­средством приказов, но и просто по-человечески, то это силь­но способствовало бы ее укреплению.

К апрелю мы закончили курс наук. Нас готовили как офи­церов, командиров зенитных батарей, чтобы мы могли коман­довать подразделением такого масштаба. И уже где-то в фев­рале-марте многие из нас поняли, что науку, необходимую для командования взводом, мы выучили, и стали проситься на фронт. Среди них был и я. Я написал заявление, в котором просил отправить меня на фронт. Но в это время создавалось второе, наружное кольцо ПВО Москвы. Первое было создано раньше. И произошло то, что обычно происходит в армии — человека никогда не посылают туда, куда он просится. Поэто­му тех, кто просил отправки на фронт, послали на формирова­ние этого второго кольца, а тех, кто не просил, отправили в Сталинград, где как раз разворачивалась Сталинградская бит­ва. Многие из них оттуда не вернулись.

А я попал в Москву — только потому, что просился на фронт. Мне сразу доверили больше, чем взвод — я был назначен за­местителем командира зенитной батареи. Тогда еще на каж­дой батарее были командир и комиссар. Наша батарея стояла недалеко от штаба 57-й зенитной дивизии, которая в это вре­мя там разворачивалась.

Командир и комиссар батареи были кадровыми военными, получившими военное образование еще в мирное время. Пер­вое, что я выучил, что на батарее нужно уметь очень крепко ругаться матом, иначе ничего добиться было невозможно. Мат на батарее стоял невероятный. Пили, конечно, тоже страшно. Спустя какое-то время мои начальники поняли, что я человек надежный. Поэтому они оставляли меня на ночь дежурить на батарее, а сами уходили гулять к местным учительницам. Ба­тарея находилась на Калужской дороге, рядом был поселок Валуево и другие подмосковные поселки.

Командир батареи Гришин был хотя и довольно молодым, но очень жестким по моим представлениям человеком. Од­нажды произошел такой случай. Один из солдат, который дол­жен был охранять каптерку, то есть склад продовольствия на батарее, ночью залез на этот склад и наелся там концентратов. После чего целый день валялся больным. А вечером командир батареи созвал личный состав, построил всю батарею и объя­вил приговор — расстрел, за то, что он съел продукты со скла­да. После чего была произведена имитация этого расстрела. Приговоренный встал на колени, плакал, просил пощады, и его все-таки потом «пожалели» и не расстреляли. Эта история стала известной где-то в штабе, и Гришин был отправлен в штрафной батальон. Потом я слышал, что он прошел штраф­бат, вернулся и был неплохим командиром. Правда, жестким.

Все это я считаю своими армейскими университетами.

Начальник штаба

Дальше происходило формирование Пятого полка моей ди­визии, и меня после стажировки в штабе дивизии назначили заместителем начальника штаба этого Пятого полка. Полк со­стоял из нескольких батарей. В этих батареях служили многие мои товарищи по академии, но они были, как правило, ко­мандирами взводов. Так что уже на первых этапах своей ар­мейской карьеры я был на несколько шагов впереди. Я думаю, что тут сыграла свою роль моя организованность и четкость, начальство видело, что мне можно доверять.

Вскоре начальник штаба этого полка был откомандирован в другую часть, и я стал начальником штаба. И в этой должно­сти я служил с 1943 г. до конца войны.

Штаб полка находился в деревне Лаптево. Это недалеко от Архангельского и Вознесенского. Там тогда были правитель­ственные дачи, а мы стояли на другой стороне реки. Штаб полка располагался в землянках, большие такие землянки с подземными коридорами. Там был командный пункт, и у меня прямо там была небольшая комната.