Датский король - [4]
Долго еще Арсений сличал два текста, пока окончательно не убедился в их поразительном сходстве. Затем решительно захлопнул пыльную инкунабулу[8] и тут же чихнул. Теперь он знал урок назубок, только вот латинская молитва приобрела для него особый «русский» смысл.
Зазвонил колокольчик — пора было спускаться на завтрак. «Фриштикать». Звонцов заторопился: вдруг фрау Флейшхауэр уже в столовой и он заставит себя ждать! Арсений остался, как обычно, читать утреннее правило.
Они проживали в Веймаре. То есть не совсем в провинции (все-таки бывшая столица немецкого просвещения!), но, по русским меркам, в очень небольшом городке. А вот дом был огромный, с множеством квартир, комнат и коридоров. Звонцов и Арсений жили на последнем этаже.
У Флейшхауэр была собака, в которой хозяйка души не чаяла. Возможно, это объяснялось патриотическим чувством, ведь, как часто повторяла фрау, Гёте тоже очень любил собак и всегда держал в доме русских борзых. Но, в отличие от безукоризненного выбора мудрого Иоганна Вольфганга, выбор «передовой» немки немного удивлял.
Фрау Флейшхауэр была богата. Говорили, что у нее есть собственные дома в разных странах. И все они устроены на манер немецкого: часть дома обязательно отводится для любимой собаки. Даже останавливаясь в гостиницах, фрау брала номер для себя и отдельно большой номер для четвероногой «компаньонки», которая сопровождала ее в поездках.
Фаворитка была очень неприятного вида и совершенно бесцеремонна. Первое, что поразило Арсения и Звонцова, — собака садилась каждый раз со всеми вместе — во главе стола. Перед ней ставили не одно блюдо, и, таким образом, она могла выбирать: что-то съедала до конца и облизывала тарелку, пуская слюни, чего-то только касалась, а какое-нибудь из кушаний всегда оставляла без внимания. Потом, когда все продолжали трапезу, она слезала вниз и рыскала под столом, внимательно изучая, кто что ест и как. Собака вообще любила за всеми наблюдать. Она непрестанно следила за действиями каждого из домочадцев.
При доме был садик, специально сделанный для собачьих променадов. Там любимица хозяйки «дышала воздухом», спокойно «метила» заборчик, и никто другой не смел ступать на эту территорию. Огромное количество комнат фрау использовала для интеллектуального развития своей питомицы. «Если спрятать в доме игрушку и назвать собаке номер комнаты, — говорила хозяйка, — умное животное обязательно эту игрушку найдет, полагаясь на свою удивительную память». В обязанности слуг входило играть с собакой, как с балованной инфантой, и наблюдать за ее настроением: хвостом чуть-чуть дернет или недовольно заурчит, тут же надо угадывать ее желания, не то лишишься места.
Арсений на завтрак никогда не спускался, немного стесняясь хозяйки и гостей. В этом доме он исполнял роль простолюдина — подмастерья, знавшего свое место. К тому же его немало коробило от этой собаки: в России ведь не принято, чтобы псы ели за одним столом с людьми. Но ему никогда не приходилось оставаться голодным: фрау неизменно посылала наверх «zum Frühstück»[9] тюрингийскую сосиску, кофе с молоком и свежую булку, а на ужин — вино и какое-нибудь мясное или рыбное блюдо. Арсения такое положение вещей вполне устраивало.
На первой же лестничной площадке Звонцов столкнулся с племянником Флейшхауэр в домашнем халате и шлепанцах, который тут же бесцеремонно схватил постояльца за рукав и прошептал:
— Идемте со мной. Моей Марте срочно понадобился второй мужчина. — И подмигнул, плотоядно улыбаясь.
Одинокий студент не был равнодушен к противоположному полу, но от подобного предложения на мгновение ощутил себя голым в чужой квартире:
— Э… Простите… я иду на завтрак… Там у меня друг, наверху… Я спешу на завтрак…
— Ах вот как! Крепкая мужская дружба? Очень интересно. Наверное, это распространено среди художников? — Немец совсем расплылся в улыбке. — Желаю успеха!
Ничего не ответив, Звонцов поспешил дальше.
Он по обыкновению пришел слишком рано: в столовой еще никого не было. Вход в зал преграждал венский стул. Звонцов, почувствовав острый приступ тоски по дому, остался стоять в прихожей, ожидая свою благодетельницу. которая, будучи дамой высоконравственной и очень религиозной, в это время, наверное, еще возносила молитвы своему Богу.
Фрау Флейшхауэр была высокой, в силу зрелого возраста несколько полноватой женщиной с античным профилем и передовыми взглядами. Всесторонне образованная и начитанная, почетный профессор нескольких университетов в разных странах, она к тому же вдохновлялась всевозможными гуманитарными проектами: боролась с безработицей, приносила пожертвования приходам различных конфессий, открывала бесплатные столовые для бедных и время от времени приглашала в университет одаренных студентов со всей Европы, обеспечивая их обучение во благо мирового прогресса. В числе подобных счастливчиков-стипендиатов оказался и Вячеслав Звонцов.
Обыкновенная история: многие люди мечтают баснословно разбогатеть, и вся их жизнь проходит в суете да в погоне за деньгами. Одним из таких легкомысленных людей и был Вячеслав Меркурьевич Звонцов, последний отпрыск древнего рода, некогда служившего Отечеству, но от поколения к поколению уменьшавшего обширное боярское достояние и состояние. Вячеславу Меркурьевичу досталась в наследство ветхая усадьба с заглохшим яблоневым садом да скромными угодьями где-то под Курском. Родителям еще хватило средств дать любимому чаду домашнее образование, оплатить учебу в Петербургской Академии Художеств по классу ваяния, куда чадо со временем поступило, поскольку талантом Господь его не совсем обделил. С младых ногтей Вячеслав мечтал не просто возвратить промотанные предками средства, но и преумножить их. Он хотел быть Крезом современности. Ему казалось, что именно на ниве искусства можно достичь вожделенной цели.
Роман-мистерия самобытного прозаика Владимира Корнева «О чем молчат французы…» (3-е изд., 1995) и святочная быль «Нео-Буратино» (2000), образующие лиро-эпическую дилогию, впервые выходят под одной обложкой. Действие в книге разворачивается в полном контрастов, переживающем «лихие 90-е» Петербурге, а также в охваченной очистительным пожаром 1812 года и гламурной, ослепляющей неоновой свистопляской миллениума Москве. Молодые герои произведений — заложники круговерти «нечеловеческой» любви и человеческой подлости — в творческом поиске обретают и утверждают самих себя.
«Душу — Богу, жизнь — Государю, сердце — Даме, честь — никому», — этот старинный аристократический девиз в основе захватывающего повествования в детективном жанре.Главный герой, дворянин-правовед, преодолевает на своем пути мистические искушения века модерна, кровавые оккультные ритуалы, метаморфозы тела и души. Балансируя на грани Добра и Зла в обезумевшем столичном обществе, он вырывается из трагического жизненного тупика к Божественному Свету единственной, вечной Любви.
Новая книга петербургского прозаика Владимира Корнева «Письмо на желтую подводную лодку» — первый опыт самобытного автора в жанре детской литературы, а также в малой художественной форме. Сборник включает рассказы и повесть. Все это забавные, захватывающие эпизоды из детства главного героя дебютного романа-мистерии писателя «О чем молчат французы» — Тиллима Папалексиева. Юный читатель вместе с главным героем школьником Тиллимом научится отличать доброе от злого, искренность и естественность от обмана и подлости, познает цену настоящей дружбе и первому чистому и романтическому чувству.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.