Дарвин и Гексли - [139]
18
МИЛОЕ ДЕЛО — ВОЙНА!
В конце концов Гексли вновь обрел утраченное здоровье, но не под солнцем Италии, не в кабинете врача, а читая страницы журнала. В передовой статье ноябрьского номера «Девятнадцатого века» за 1885 год Гладстон темной и грозной тенью надвинулся на научный труд доктора Ревиля «Пролегомены к истории религии». Пытаясь навести тень на ясный день, великий старец высказался в пользу всего на свете — он был и за науку, и за религию, за пророка Моисея и за Дарвина. В то же время при всем его почтении к высоко интеллектуальной деятельности, связанной с наукой, она, на его взгляд, мало в чем преуспела сверх того, что снабдила некоторыми пояснениями текст Книги бытия. Начальные стихи Книги бытия не что иное, как сжатое и поэтическое изложение небулярной гипотезы, а также биологических и палеонтологических данных, полученных наукой за время вплоть до смерти Кювье. В заключение Гладстон сделал церемонный, но крайне рискованный комплимент Дарвину — так можно в пылу парламентской схватки отвесить учтивый поклон ненадежному союзнику, рассчитывая заручиться его принужденным, но удобным для полемиста молчанием.
Однако на сей раз удобного молчания не последовало. Гексли шумно захлопнул «Девятнадцатый век» и забегал по дому, изрыгая проклятья с таким жаром и страстью, что его семейство взяла оторопь. И чем больше разгоралась в нем злоба, тем он себя лучше чувствовал. Гладстон как бы подверг его электрическому шоку, который наконец-то сгустил облако меланхолии в тучу, вызвав громы и молнии великолепной полемической грозы.
Гроза бушевала более пяти лет. Есть в столь затяжном неистовстве нечто героическое, а Гексли по своей отваге и дерзновенности, по значительности того, что он отстаивал и что разил, по прочим своим достоинствам — здравому смыслу, готовности к действию, энергии и учености — как раз и был, пожалуй, не всегда блестящим, но героическим полемистом.
Возможно, уразуметь статью Гладстона до конца не было дано никому. Гексли, во всяком случае, ее до конца не уразумел, но понял достаточно, чтобы увидеть, что Гладстон бессовестно обкорнал и искорежил науку, стремясь, подогнать ее под ортодоксальную мерку. То, что крупнейший политический деятель своего времени позволил себе так небрежно подходить к самой блистательной эпохе в истории биологической науки, Гексли счел вопиющим безобразием. Великий Старец оказался на поверку Великим Анахронизмом. Сладострастно и злорадно потирая руки, Гексли решил чуточку приблизить его к современности. Недаром он никогда не разделял дарвиновского преклонения перед Гладстоном. Он уважал способность этого человека добиваться успеха, но отнюдь не те способности, которые приводили его к успеху. Иногда в своих оценках Гексли бывал резок до грубости: «Я смотрю, Гладстон прямо в лепешку расшибается в Уитби, — еще много лет назад писал он Гукеру. — Того и гляди вывернется наизнанку, точно гидра какая-нибудь, и, надо думать, будет витийствовать в этом состоянии нисколько не хуже, чем обычно».
Статья «Толкователи Книги бытия и исследователи природы» появилась в декабрьском номере «Девятнадцатого века». «Почитайте-ка, убедитесь, хорошо ли я отделал Великого Старца, — писал Гексли Спенсеру. — Горжусь этой статьей как научной работой и доказательством того, что вулкан еще не потух». Что ж, как свидетельство о состоянии здоровья статья и вправду производит впечатление, но для литературного сочинения она довольно-таки многословна и скучновата. Вежливо, но твердо и настойчиво Гексли объясняет, что и научные теории, и изречения Книги бытия не настолько растяжимы, чтобы их можно было шутя привести в соответствие.
«Не религии враждебна наука, — заключает он, — а тем языческим пережиткам и дурной философии, которые нередко грозят раздавить саму религию. Что же касается меня, я верю, что вражда эта не прекратится никогда и до скончания веков подлинная наука будет осуществлять одно из самых своих благодетельных назначений, а именно — высвобождать человека из-под бремени лженауки, которую ему навязывают во имя религии».
Гладстон был в эту пору премьер-министром и готовился внести в парламент первый свой билль о гомруле[249]. Ирландцы вели себя безрассудно как никогда, консерваторы — как никогда, более вероломно. Может быть, престарелый государственный муж и не работал за десятерых, как бывало, но за пятерых он, во всяком случае, работал. Тем не менее у него нашлось время наскоро сочинить ответ Гексли, каковой и появился в январском номере «Девятнадцатого века» за 1886 год. С непоколебимой учтивостью он перечислил все наиболее ощутимые выпады Гексли и, величаво подставив противнику другую щеку, принялся примирять Книгу бытия не только с Кювье, но и с авторами новейших учебников по геологии и палеонтологии. Если в каких-то незначащих подробностях автор Моисеева пятикнижия не всегда сходится со столпами современной науки, так ведь он писал во исполнение недвусмысленного промысла господня, состоящего не в том, чтобы наставлять род людской в науках, а в том, чтобы просвещать его в нравственности и религии. К тому же, с голубиного кротостью закончил Гладстон, религия — предмет несколько более серьезный, чем, судя по всему, представляется профессору Гексли.
