Дарий Великий заслуживает большего - [45]

Нужно было написать эссе о «темах», которые затрагивает автор, и пока у меня получилось сформулировать только одну: «люди ужасны, а хулиганы всегда побеждают».

Зевнув, я сунул в книгу закладку и пошел заварить себе чашку матча. До конца оставалось еще пятьдесят страниц, и, чтобы их осилить, мне срочно требовалось взбодриться.

– А ты сможешь уснуть, если столько выпьешь? – спросила бабуля, увидев, как я просеиваю в чашку изумрудный порошок.

– Без него я точно усну.

– Вода еще есть?

– Да.

Бабуля заварила себе гэммайтя, пока я взбивал венчиком матча. Я применил метод М, которому обучил меня мистер Эдвардс, то есть совершал бамбуковым венчиком тясэном М-образные движения, чтобы добиться пышной пены. Впрочем, иногда я обметал стенки чаши, чтобы захватить частицы порошка, которые мог пропустить.

Когда я закончил, диван уже заняли бабушки, каждая со своим айпадом. Они играли в игру, где нужно выстроить три одинаковых шарика в ряд, чтобы от них избавиться. Я взял книжку и сел в кресло, вытянув ноги.

В Йезде, у Маму и Бабу, мы болтали целыми днями. А еще пили чай, ели сладости и делились семейными историями.

Но в нашей гостиной стояла тишина, нарушаемая лишь музыкой из бабулиной игры.

Я нашел место, на котором остановился, но успел прочитать только один абзац, прежде чем бабушка вдруг спросила, не отрываясь от айпада:

– О чем вы разговаривали с Лэндоном?

– А? – удивленно моргнул я.

– У тебя в комнате.

Я покраснел.

Да, мы ничем предосудительным не занимались, но я все равно почувствовал укол стыда.

С чего бы?

– Да просто болтали. О школьном бале.

– Он уже скоро? – спросила бабуля.

– Да. – Я опустил глаза в книгу. – Мы собираемся пойти вместе.

– Правда? И в школе не возражают?

– Да нет.

Бабушкино лицо приобрело задумчивое выражение.

– Вот так просто?

– А что?

Она заблокировала айпад и посмотрела на бабулю. А потом сказала:

– Когда мы учились в школе, парни даже помыслить не могли о том, чтобы вместе пойти на танцы. Нам повезло, что мы поженились задолго до того, как Линда совершила каминг-аут.

Бабуля похлопала бабушку по руке.

– Иногда я боялась, что нам придется расторгнуть брак из-за того, что я начала переход. Но сейчас… – Она на миг поджала губы. – Вы с Лэндоном можете спокойно ходить по улицам, держась за руки.

– Хм.

– Твоя бабушка хочет сказать, – взяла слово Мелани Келлнер, – что сейчас на подобные вещи смотрят гораздо проще. В отличие от нас, вам не приходится бороться за то, чтобы общество вас приняло.

Я озадаченно моргнул.

В иные дни мне казалось, я только и делаю, что борюсь за то, чтобы меня приняли. С моей депрессией. С моей национальностью. С моей ориентацией.

Но я не мог сказать об этом бабушкам.

Не сейчас, когда они наконец хоть немного мне открылись.

– Но знаешь, тебе всегда будет легче, чем нам, – сказала бабушка. – Цисгендерным мужчинам вообще легче живется.

– А.

С горящими ушами я забился поглубже в кресло.

Я не совсем понимал, что происходит.

Бабушки как будто злились на меня.

– Простите, – сказал я, не зная, куда деваться от пристального взгляда бабули.

– Тебе не за что извиняться, – ответила она. – У тебя своих проблем хватает. Особенно сейчас. Мы просто парочка старых усталых квиров.

Я покачал головой.

Бабушка хихикнула.

– Так и есть. Кто угодно устанет, если потратит столько лет на борьбу за свои права.

– Я бы хотел, чтобы вам не нужно было бороться.

Бабуля пожала плечами.

– Теперь-то что уж.

Прежде у нас не случалось подобных разговоров. Ни разу в жизни.

И я не хотел, чтобы он заканчивался.

– Хм.

Я взял чашку с матча и сделал глоток. Потом еще один. Собрался с духом и сказал:

– Может, пойдем вместе на прайд следующим летом?

Бабушка вздохнула.

– Даже не знаю.

– Понятно.

– Пожалуй, хватит с нас маршей. Ты, наверное, был маленьким и не помнишь, но мы приезжали в Портленд каждый месяц, чтобы принять участие в каком-нибудь марше или демонстрации. И так много лет. Марш против политики «Не спрашивай, не говори». Против закона о защите брака[15]. Против «Предложения 8». – Бабуля пожала плечами. – Со временем ты просто выдыхаешься.

А я ведь даже не знал, что мои бабушки участвовали в протестах. И теперь мне ужасно хотелось послушать, как это было. С какими плакатами они шли. Что кричали.

Но прежде, чем я успел открыть рот, бабушка включила айпад и вернулась к игре. Через секунду бабуля последовала ее примеру, давая понять, что разговор окончен.

Я решительно не понимал своих бабушек.

Когда-то я думал, что от родственников по маминой линии меня отделяет стена сродни силовому полю, сотканному из времени и расстояния, которые пролегают между нами.

Но между мной и бабушками не было никакой стены. Только дверь. И неважно, сколько раз я ее открывал, бабушки снова и снова ее закрывали.

Я очень хотел узнать их поближе.

Понять, как принадлежность к квир-сообществу повлияла на их жизнь.

Хотел, чтобы они дали мне совет, посвятили в нашу историю – и да, сходили со мной на марш.

Но мне оставалось лишь молча пить матча и дочитывать «Шоколадную войну».

Потому что дверь между нами опять закрылась.

Плазменный поток

В четверг утром я позвонил Сухрабу.

– Привет, Дариуш. Не могу долго говорить.