Дарий Великий не в порядке - [58]

Это что, потому что я для всех такая мишень?

Я сглотнул и сделал глубокий вдох. Не хотел, чтобы голос заскрипел.

– Отлично. Тогда и смотри его с ней.

– Не надо расстраиваться, Дарий.

– Я не расстраиваюсь, понял?

Стивену Келлнеру не нравилось, когда я расстраивался.

Ему не нравилось, что у меня есть чувства.

– Дарий…

Я с трудом оторвал себя от земли.

– Я спать.

Даже когда папа перестал рассказывать мне истории, он никогда не забывал сказать, что любит меня, каждый день перед сном.

Это было важным ритуалом.

А я всегда отвечал, что тоже люблю его.

Такая у нас традиция.

Тем вечером папа не сказал мне, что любит.

И я тоже ему этого не сказал.

Башни молчания

Следующим утром мама постучалась в мою дверь задолго до азана. Мы собирались поехать к Башням Молчания.

Мне пришлось несколько минут подождать в постели, пока моя собственная Башня Молчания не пропала.

Мне пока удавалось не нарушать свой план кое-чем не заниматься в доме бабушки, но каждое утро у меня по этому поводу возникало все больше неудобств.

– Дариуш!

– Я проснулся.

Мама снова стала называть меня по-ирански.

Хотелось бы, чтобы она уже определилась.

Я стоял посреди утренней прохлады, засунув руки в карманы.

Дежавю.

Но на этот раз за рулем Чадмобиля сидел Стивен Келлнер.

Мы с Лале забрались на заднее сиденье. Бабу сел посередине рядом с Маму. Губы его были плотно сомкнуты и образовывали ровную линию. Папа пытался поймать мой взгляд в зеркало заднего вида, но я избегал его глаз.

У Лале сон как рукой сняло. Она была бодра и очень зла. Глаза припухли, голос подхриповат.

– Я не хочу туда ехать.

– Все равно поедешь, – сказала мама с пассажирского сиденья. – Как и все мы.

Спор обещал продлиться долго.

Лале застонала и ткнулась лицом мне в бок.

Это напомнило мне времена, когда она была маленькой – правда, совсем малышкой – и я брал ее на себя, когда маме и папе нужна была передышка. Даже если сестренка была вся взвинчена, в конечном счете она засыпала у меня на коленях, смяв лицо об мое плечо. Руки обвисали, изо рта начинала подтекать слюна.

Так выглядела моя любимая версия Лале: когда мне достаточно просто обнять ее, и она уже любит меня больше всех на свете. А «Звездный путь» был тем, что роднит нас с отцом, – и больше никого не существует.

Я не хотел им делиться. Только не «Звездным путем».

Мне не нравилось, что я такой эгоист.

Но потом Лале обняла меня своими ручками, крепко ко мне прижалась и издала легкий вздох.

Она злилась на маму с папой, но во мне ее все устраивало.

Так тяжело было злиться на сестренку, даже когда ужасно хочется.

И вообще, это папа решил найти мне замену.

Не Лале.

Путь к Башням Молчания лежал вдоль основания гор за пределами Йезда. Я сидел на заднем сиденье и пытался сдержать рвоту, пока Стивен Келлнер следовал по извивающимся дорогам на небезопасных скоростях.

– Осторожно! – вскрикнула мама.

У меня чуть шея не хрустнула, когда отец ударил по тормозам и заехал на неразмеченную парковку с покрытием из гравия.

Чадмобиль потрещал и затих, как только папа вынул ключ. Нас снова поглотило Черное Облако, вонявшее жжеными волосами и пригоревшим попкорном с тонкой ноткой Конца Света.

Восходящее солнце окрашивало холмы цвета хаки в красный и розовый, пока мы пешком поднимались по пыльной тропе. Мама с папой возглавляли шествие, и папа то и дело предлагал Маму руку. Бабу шел самостоятельно, но более медленным шагом. В какой-то момент я задумался, не нужна ли ему помощь, но потом вспомнил, как он забирается на крышу и поливает оттуда свои фиговые деревья. А еще слова Сухраба, что нам нужно просто наблюдать, пока он не закончит. Поэтому я шел за дедушкой и следил, надеясь, что он не упадет.

Лале шагала рядом со мной. Когда ее энергия иссякла и девочка начала поднывать, Бабу повернулся и взял ее за руку.

– Лале-ханум, – сказал он. – Ты что, не хочешь посмотреть, что там наверху? Там так красиво.

– Мне все равно! – надулась Лале. Слишком долго тянулось ее недовольство и вот наконец оборвалось.

Я уже научился распознавать ранние тревожные признаки неминуемо надвигающейся Лалетастрофы.

Я догнал деда и взял Лале за вторую руку.

– Вперед, Лале. Мы почти на вершине.

Но сестра только еще сильнее замедлилась, заставив нас с Бабу остановиться.

Я повернулся и присел перед ней на корточки.

– Это важно, Лале. Здесь часть нашей семейной истории.

Но я знал, что такие увещевания обычно не работают с Лале, особенно когда она довела себя до того состояния, в котором сейчас находилась. У нее в этой стадии стойкий иммунитет к логическим выкладкам.

Существовал один-единственный способ успокоить ее.

– А когда мы вернемся домой, я могу взять тебя с собой в город. Дядя Сухраба держит магазин. Мы там поедим фалуде.

Лале полностью закусила нижнюю губу, обдумывая мои слова.

Хороший подкуп – это то, против чего моя сестра никогда не могла устоять.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Хорошо.

Лале отпустила руку Бабу и бросилась догонять Маму.

Когда я поднялся, Бабу на мгновение задержал на мне взгляд.

– Ты очень хороший брат, Дариуш-джан.

Я моргнул.

Это были самые добрые слова в мой адрес, которые когда-либо произносил Ардешир Бахрами.

Под нами раскинулся Йезд. Отбившиеся от стаи клочки тумана прятались в тени, где утреннее солнце пока не могло их достать и сжечь без остатка. Вдаль уходили ряды бадгиров, лазурные минареты Пятничной мечети сверкали в лучах света.