Дарий Великий не в порядке - [35]

– Пойду отнесу их к себе, – сказал я и поднял свои «вансы». – Спасибо.

Сухраб пошел за мной по коридору.

– Дариуш. Подожди.

Я продолжал идти. У меня в затылке начинал разгораться пожар. Так не хотелось снова расплакаться. А если это все-таки произойдет, я не хотел, чтобы меня видел Сухраб.

Он тронул меня за плечо, но я отдернул его руку.

– Прости меня, – сказал он. – За то, что произошло.

Он зашел за мной в комнату в конце коридора и закрыл за собой дверь.

– Все в порядке. – Я все еще стоял спиной к нему и тянул время, будто бы разбираясь с кедами: убрал внутрь шнурки и идеально ровно поставил их у кровати.

– Нет. Вышло некрасиво. Мне не нужно было этого говорить. Нужно было их остановить.

Я вздохнул.

Я хотел, чтобы Сухраб ушел.

– Все в порядке. Я тебя понял.

Иногда мы просто ошибаемся в людях.

– Спасибо, что принес их. Другой обуви у меня с собой нет.

– Дариуш, прошу тебя. – Сухраб положил руку мне на плечо. Рука была теплой и робкой, как будто он думал, что я немедленно ее сброшу.

Что я и хотел сделать.

– Я… – Сухраб замолчал, и я поднял глаза и увидел, как он сглотнул слюну и его острый кадык подпрыгнул вверх и вниз. – Мне понравилось. Понимаешь? Что Али-Реза подшучивает не надо мной.

Я, разумеется, понимал, о чем говорит Сухраб.

Дерьмово все время быть мишенью для чужих насмешек.

– Но он не мой друг, Дариуш. И Хуссейн тоже. Я не такой, как они.

– Ясно.

– Прости. Мне правда стыдно.

Сухраб улыбнулся, на этот раз без прищура, скорее вопросительно. И я понял, что он со мной честен.

– Все в порядке. Я просто неправильно все воспринял, вот и все.

– Нет. – Сухраб сжал мое плечо. – Я вел себя очень грубо. И теперь прошу у тебя прощения. Ты дашь мне еще один шанс?

Мне казалось, что я сначала ошибся насчет Сухраба.

Но что, если нет?

Может быть, нам с Сухрабом и правда суждено стать друзьями.

Такое вполне возможно.

– Хорошо.

Сухраб просиял, и его улыбка снова превратилась в прищур.

– Мир?

Я тоже улыбнулся.

Невозможно было этого не сделать.

– Мир.

Грехи отца

Иногда мы что-то знаем просто так, без необходимости проговаривать это вслух.

Я знал, что мы с Сухрабом станем друзьями на всю жизнь.

Иногда такие вещи слишком очевидны.

Я знаю, папа хотел бы, чтобы я был больше на него похож. Наши проблемы не ограничивались только его отношением к моим волосам и моему росту. Его не устраивало буквально все: одежда, которую я выбираю для школьных фотографий, бардак в моей комнате, даже то, как невнимательно я отношусь к инструкциям к наборам «Лего».

Стивен Келлнер твердо верил в четкие инструкции, приложенные к наборам. Их подготовил прилежный инженер-профессионал из компании «Лего». Изобретение собственных моделей приравнивалось к архитектурному богохульству.

Что еще я точно знал: моя сестра Лале появилась на свет не случайно.

Многие так считают, потому что она на восемь лет меня моложе и мои родители «не планировали больше иметь детей». Мерзкая фраза, если так подумать. Но она родилась не случайно.

Лале – это замена. Улучшенная версия. Я знал это, хотя вслух об этом у нас не говорили.

И я знал, что Стивен Келлнер испытывал облегчение, что у него появился еще один шанс. Шанс иметь ребенка, который не станет для него таким разочарованием. Это читалось на его лице каждый раз, когда он ей улыбался. И когда вздыхал, глядя на меня.

Лале я за это не винил.

Правду говорю.

Но иногда я сомневался, не был ли я в этой семье случайным ребенком.

Это нормально.

Правда ведь?

А еще многое можно понять, даже если об этом не говорят вслух.

Тем вечером за ужином я понял, что Ардеширу Бахрами не очень нравится Стивен Келлнер. То есть вообще не нравится.

Может быть, из-за того что мама ради папы осталась в Америке. Она покинула свою семью, страну, своего отца ради Стивена Келлнера.

Может быть, из-за того что Ардешир Бахрами, Настоящий Перс во всех смыслах этого слова, был с точки зрения сохранения своей культуры предрасположен отвергать любое тевтонское вмешательство в свою чисто иранскую семью.

Возможно, из-за того что папа был светским гуманистом и Бабу был предрасположен не любить его по религиозным соображениям. Зороастризм передается потомкам по мужской линии, и это означало, что, даже унаследовав религию Бабу, мама не могла передать ее мне или Лале.

Не исключено, что сработали все три фактора.

Мы сидели за обеденным столом Маму. Сухраб остался поужинать с нами, дождавшись заката солнца. Каким-то образом так вышло, что папе досталось место рядом с Бабу, который решил вслух вести репортаж обо всем, что происходило за столом.

– Скорее всего тебе не понравится это блюдо, Стивен, – сказал он. – Большинство американцев не любит фесенджан[13].

– Я его обожаю, – отозвался отец. – Мое любимое блюдо. Ширин научила меня его готовить.

Чистая правда: папа любил фесенджан.

А ведь это блюдо сложно сразу полюбить.

Оно выглядит как грязь.

И даже хуже, чем грязь. На вид это что-то вроде первородной жижи, которая может генерировать новые аминокислоты. Они неизбежно вступают в состав соединений, инициируют синтез белков и создают новые формы жизни.

Бабу был прав: люди неперсидского происхождения (и даже некоторые Частичные Персы) обычно относились к фесенджану с подозрением. И зря, ведь это просто курица, грецкие орехи и гранатовая патока. Это блюдо одновременно и соленое, и сладкое, и кислое. Само совершенство.