Дар над бездной отчаяния - [15]

Шрифт
Интервал

– Читай, Гриш, погромче, чтоб Данила не чокал, – велел Афоня. – Гераська, не возись, свечу повалишь.

– «…Стойкая и святая душа его мужественно всё вдали от лица человеческого, прилежно и непорочно хранила устав жизни иноческого, беспорочно, не спотыкаясь и оставаясь чистой, – читал Гришатка. Язычок свечи, колеблемый дыханием, освещал желтоватую страницу. – «…коленопреклоненно частые, голод, жажду, лежание на земле, нищету духовную, скудость во всём, во всём недостаток: что ни назовёшь – того не было. Ко всему же этому прибавлялась борьба с бесами, видимые и невидимые с ними сражения, борьба, столкновения, устрашения демонов, дьявольские наваждения, страшилища пустыни, неизвестных бед ожидание, нападения зверей и их свирепые поползновения. Но, несмотря на всё это, и при всём том, бесстрашен был Сергий и смел сердцем, и ум его не ужасался перед такими вражескими кознями и лютыми нападениями, и устремлениями: Многие тогда звери часто приходили к нему не только ночью, но и днём; а были эти звери – стаи волков, которые выли и ревели, а иногда и медведи…»

Мог ли летописец, премудрый Епифаний, предугадать, что столетия спустя трое крестьянских ребят зимой на печи будут читать описанное им житие чудотворца Сергия Радонежского? И под вой ветра в трубе представлять, как вываливался из чащи к дверям кельи огромный в клочьях шерсти аркуда-медведь. Хрустел снегом, взрыкивал злобно… Вспугнутый скрипом двери, скрывался в чащобе. Выходил за порог преподобный Сергий, неулыбчивый, «северный духом», со впалыми щеками и ясным тихим взглядом. Клал на пень краюху хлеба…

– «Аркуда привык и приходил каждый день, – читал Гришатка – Когда же не хватало хлеба, медведь, не найдя дани, не уходил, упорствуя, как некий жестокий заимодавец, желающий получить долг свой. И, если у святого был хотя бы один кусок хлеба, то он его зверю бросал, а сам предпочитал не есть в тот день, нежели зверя этого обмануть».

– Последний кусок? По башке бы топором, – завозился в углу Гераська. – Медвежатины бы одному ему до весны хватило. А из шкуры бы шубу сшил.

– Ага, с топором… Ведьмедь бы его всего изломал, – хмыкнул Афонька, – у него когтищи-то!

– Разве он мог убить? Вы что! Он же святой был, – подал голос весь вечер молчавший Данила. – Он, ребята, и зверям, и людям угождал. Читай далее. «Когда пришли другие монахи и рядом кельи срубили, он им помогал. Воду в двух вёдрах на плечах в гору носил и каждому у кельи ставил. И дрова из леса приносил, колол и тоже по кельям раздавал. Зерно каменными ручными жерновами размалывал. Хлеб пёк, обувь и одежду шил… И всё без лености братии, как раб служил. Уж игуменом был. Дайкось я сяду, все бока отлежал, – Данила долго кряхтел, угнезживался, потом продолжил рассказ. – Пришёл раз хрестьянин повидать святого. Иди, говорят ему, в огороде он. Пришёл, глядь, какой-то инок на грядках швыряется, разумши, одёжа рваная, с заплатками. Хрестьянин монахам стал пенять: «Я пророка пришёл увидеть, а вы глумитесь надо мной, какого-то сироту в лохмотьях показали, – Данила, входя в роль, голосом изобразил речь крестьянина. – Святой Сергий в чести и славе пребывает. В золочёных одеждах и многие слуги. и рабы ему честь воздают. А на этом простеце всё бедное, сиротское. Не он это», – говорит монахам хрестьянин. Хотели тогда монахи его из монастыря гнать, но святой Сергий сам подошёл к хрестьянину, поклонился ему до земли, поцеловал и посадил справа от себя. Кормил и поил его с честью. А хрестьянин все печалился: «Сергия хотел увидеть, но вот не исполнилось желание моё», – чужим голосом, подражая воображаемому крестьянину, говорил Данила. На этот раз засмеялся и Гришатка. Рассказчик укорил его взглядом: – А Сергий ему говорит: «Не печалуйся, странник, что ищешь и чего желаешь – тот час даст тебе Бог». И токо он так сказал, загудела земля от тысяч копыт, и подошёл к монастырю великий князь с войском в несказанной гордости и славе. Вокруг его бояре, воеводы, отроки. Телохранители взяли этого хрестьянина своими руками за плечи и далеко отбросили от лица князя и Сергия. И князь, весь в золотых доспехах и парче, до земли поклонился сироте в лохмотьях. И тот благословил его, и поцеловались они», – голос Данилы осип от волнения. – «И сели вдвоём только, а все стояли. И когда князь уехал, упал тот хрестьянин святому Сергию в ноги: «Отче, прости мя за все мои нечестия и прегрешения. Теперь я что о тебе слышал, то и увидел». И Сергий благословил и утешил его. И тот хрестьянин после постригся в монахи. Вот, ребята», – Данила закряхтел, опять укладываясь. – «Никогда бедному человеку или побирушке обиды не чините. Может, это ангел Господень человеческий облик принял и ходит по дворам… Читай, Гришатка, далее».


…Крылатилась над селом, над степью, над лесами, реками и озёрами долгая декабрьская ночь. Трепала белым летучим подолом низовая позёмка, с воем шваркала в окна снегом, и подпевали ей обмёрзлые белые в лунном свете волчьи стаи. Злым огнём полыхали их голодные глаза. Сквозь пургу и темень многих столетий со слезящимся восковым огарком шёл по следам жития святого Сергия убогий отрок, вёл за собой диких душой товарищей. И с душевным трепетом и восторгом зрели они во время служения божественной литургии рядом с Сергием ангелоподобного и чудесного мужа. И сияло, как солнце, лицо его, так что бывший в церкви молчальник Исакий не мог на него смотреть. Одежды же его необычны – чудные, блистательные, а на них узор злато-струганный видится.


Рекомендуем почитать
В небе Каспия

Книга, написанная летчиком авиации, поддерживавшей труд рыбаков, добытчиков тюленей на Каспийском море в период перед и в начале Великой отечественной войны.


Мартин Андерсен-Нексе

Сценарий биографического кинофильма о всемирно прославленном датском писателе.


О душах живых и мертвых

Роман А. Н. Новикова «О душах живых и мертвых» (1957) посвящен истории трагической дуэли и гибели М. Ю. Лермонтова – создателя вольнолюбивой поэзии, стихотворения на смерть Пушкина, факелом скорби и гнева пылающего в веках, автора несравненных поэтических поэм «Демон» и «Мцыри» и великолепной прозы «Героя нашего времени». Одновременно с вольнолюбивой поэзией Лермонтова звучит написанная кровью сердца горькая поэма Гоголя, обличающая мертвые души николаевской России. Присоединяет к Лермонтову и Гоголю негромкий, но чистый голос народный поэт-самородок Алексей Кольцов.


Осколки одной жизни. Дорога в Освенцим и обратно

Автор книги, еврейка по национальности, провела детство в маленьком румынском городке. Вторая мировая война, фашистская оккупация разделили ее жизнь на две части. Все еврейские семьи города сперва были помещены в гетто, а затем отправлены в Освенцим. Люди старшего поколения погибли в газовых печах — своих родителей Хеди больше никогда не увидела. Ей, ее сестре и нескольким подругам повезло — они выжили. Обо всем этом, а также о возвращении к нормальной мирной жизни уже совсем в другой стране, Швеции, рассказывает Хеди Фрид в своей книге.Автор и издательство выражают глубокую признательность «Фонду Гертруды и Ивара Филипсон, Стокгольм», благодаря которому стала возможной публикация этой книги.


Витте. Покушения, или Золотая матильда

Роман Л. М. Кокина рассказывает об основных вехах на жизненном пути графа С. Ю. Витте (1849–1915), Первого министра России, о его непростых отношениях с царскими сановниками, да и с самим государем.


Генрик Сенкевич. Собрание сочинений. Том 8

В восьмой том Собрания сочинений Генрика Сенкевича (1846—1916) входит исторический роман «Quo vadis» (1896).