Дар милосердия - [62]

Который казнит себя тем, что смывает с машин несуществующую кровь и, не выдержав этой казни, напивается до потери сознания.

Который бродит по тропкам своих джунглей и надеется, что какой-нибудь неосторожный водитель совершит то, на что ему самому не хватает мужества.

Которого убивает собственная чувствительность.

Несчастного сына примитивной цивилизации, в которой не врачи должны идти к больному, а больной — к врачам.

Хотя… один врач пришел сам. Всего лишь один. Наверное, он все-таки добрый, этот доктор джунглей, который в своей непрочной лачуге сочинял «Историю цивилизации», играл Баха в редкие свободные минуты, лечил туземцам грыжи…

Улетай, Сарит. Сейчас же.

К чистым, без единой пылинки, коридорам челсинской клиники, к добропорядочным пациентам с планет Федерации, которых профилактологи отправили к психотерапевту.

Там ты будешь совершать доброе дело: исцелять легкие депрессии, возвращать сексуальное желание, править подпорченные «я»…

Он вытащил меня из-под снега, принес в допотопную хижину, которую зовет своим домом. Он беспокоился обо мне. Я — живое существо, и он, несмотря на многолетнюю боль и вечный полусон, обеспокоился о моей жизни.

Варвар несчастный. Сын джунглей.

Причем каких огромных! Намного больше, чем Ламбарене доктора Швейцера. Скорее всего, по их узким тропкам бродит еще много таких Линдси, болящих разумом и духом. Много-много. И никогда, никогда не придет облегчить им боль доктор джунглей…

Улетай, Сарит. Сейчас же!!!

Линдси никогда не видел на машине так много крови. Он тер снова и снова, но она не смывалась. К заднему крылу «крайслера» подошел Ник:

— Что с тобой сегодня? Уже давно бы закончил.

Линдси ничего не ответил. Ник никогда не верил в кровь. Никто не верил в то, что она тут всегда, кровь Элейн, и нужно ее смыть. Оставлять нельзя, это просто неправильно — ужасно, позорно, беспощадно неправильно! Если бы кто-нибудь понял его, поверил ему, тогда, может быть, крови стало бы меньше — или не было бы вообще…

Этим утром для одного мойщика ее было слишком много. Линдси тер и тер… тер и тер…

— Эй! — заорал Ник. — Ты сбрендил? Сотрешь же краску! Ты…

Голос Ника стих, растворился в воздухе. Линдси увидел странные сандалии, а над ними — тонкие детские ноги. Сарит присела на корточки. Ее лицо вдруг показалось ему старше, а взгляд напомнил о Христе.

Она забрала губку из окровавленных рук:

— Давай, я тебе помогу.

СЛАДОСТЬ СНА

В семнадцать лет Миллисент Кларк захлопнула воображаемую брошюрку под названием «Мужчины в моей жизни» и поместила на воображаемую полку «Книги, к которым больше не прикоснусь».

На тот момент решение казалось окончательным и бесповоротным, но спустя пару лет, уже студенткой антропологического факультета, она частенько сверялась с брошюркой и долго потом пребывала в расстроенных чувствах. Поэтому неудивительно, что специализацией Миллисент выбрала матрилинейные общества. И чем матрилинейней, тем лучше.

Нынешнее общество радовало не только ярко выраженной матрилинейностью, но и расположением, ибо находилось в поистине райском уголке — ничего подобного Миллисент не встречала за долгую практику галактических экспедиций.

Чего стоила одна топография «уголка»! С виду материк, на поверку он оказался натуральным островом, который брал начало у Сапфирового моря, где проходил экватор Фомальгаута-4, и простирался на добрых тысячу миль в длину, при этом шириной не превышая пяти миль.

Северное побережье окаймляли белые пляжи. Скромные дюны у самой кромки воды дальше обрастали деревьями и травой, поднимались все выше и выше, резко обрываясь линией зубчатых скал на юге. С утра до вечера о скалы бились волны, гонимые непоколебимым ветром — за два терранских месяца, что длилась экспедиция, он ни разу не сменил направления, с чем Миллисент в итоге смирилась.

Впрочем, ей даже нравилось жить на безветренной стороне. Климат здесь сам по себе был щадящий, прохладный. Но иногда легкий бриз проникал сквозь зубчатую стену и крался на цыпочках по зеленым холмам к лагерю. Сейчас он подошел совсем близко, всколыхнув короткие русые волосы…

Но Миллисент не заметила, поглощенная своим дневником.

«По-моему, — писала она, — мы наткнулись на чисто матрилинейное общество. Правда, доктор Вестер категорически не согласен, а доктор Хенли с присущим ему сарказмом назвал мои выводы субъективными, явно намекая, что я зациклилась на теме. Однако теория о чистом сусу во многом проясняет нынешнюю ситуацию. Если мое предположение верно и сусу действительно беспримесное, то мы имеем уникальнейший феномен, непонимание которого усугубляется нашей привычкой ориентироваться на смешанные сусу в качестве критерия…»

— Холодного чаю, доктор Кларк?

Миллисент испуганно встрепенулась.

— Я… Да, с удовольствием. Спасибо, доктор Хенли. Немного увлеклась записями. — Она взяла высокий запотевший стакан и поставила на подлокотник шезлонга.

— Глория постаралась, — сообщил доктор Хенли и добавил: — Мы тут планируем перекинуться в марсианскую канасту. Присоединитесь?

— Никак не могу, — отказалась Миллисент. — Хочу дописать.

Задумчивый взгляд серых глаз ее собеседника сделался насмешливо-серьезным. Этот его дуализм страшно раздражал Миллисент еще во время совместной учебы в колледже, а потом и в экспедициях.