Дар милосердия - [37]
Нэт-Уирос. «Терранская аристократия», с. 476
ЕДИНСТВЕННАЯ
Это случилось на одной из деревенских вечеринок, которые тогда снова входили в моду. Филип приехал в маленький университетский городок уже под конец дня, распаковал в гостинице одежду и книги. Оставалось ждать утра, чтобы явиться к начальству. Не зная, куда себя деть, и страдая немного от одиночества (в чем он позднее признался Миранде), Филип отправился бродить по улицам в надежде поскорее утомиться и лечь спать. Однако всего через пару кварталов он оказался перед ярко освещенным зданием клуба, где и проходила вечеринка, и, странно взволнованный — в душе смутно всколыхнулось что-то приятное и очень родное, — остановился у входа.
Сквозь широко распахнутые двери виднелся длинный стол в центре зала и ломившиеся от еды столики у стен — за каждым стояла девушка в голубой униформе. Мужчины и женщины с подносами лавировали в проходах, позвякивали тарелки, звучали теплые домашние голоса. Простота вывески над входом трогала душу: «Ужин и танцы — всего 77 центов». Охваченный чувством, которого не испытывал с детских лет, Филип поднялся по широким ступенькам и вошел в зал. Сентябрьская ночь дышала теплом, легкий ветерок раскачивал занавески на окнах.
Она была там. Стояла за столиком, где предлагались сэндвичи с ветчиной, — высокая, темные волосы, лицо, словно прелестный цветок над синими листочками воротника. С момента, как он перешагнул порог, она стала центром вселенной, и все прочее — столики, посетители, стены, пол — превратилось в блеклый фон, с помощью которого художник выделяет главный объект полотна.
Он лишь смутно осознавал присутствие других людей, идя по залу. На полпути она заметила его. Их глаза — ее синие, его серые — встретились, взгляды переплелись, отгораживая это мгновение от потока времени. Он влюбился, влюбилась она, и не стоит рассуждать о том, что сказали бы психологи фрейдовского толка об этой любви, потому что горе-психологи ничего не смыслят в такой любви, когда входишь, видишь девушку и мгновенно, неизвестно как (и неважно как), понимаешь: ты нашел свою единственную, желаешь ее, желал и будешь желать всегда… Целую вечность.
Вечность и еще один день…
Руки тряслись, он заставил их воткнуть сигарету в губы и зажечь. Но даже после того как легкий дымок потянулся к потолку, они дрожали, и он насильно уложил их на колени и приказал глазам смотреть на сельский пейзаж, проплывающий за окном монорельсового вагона.
Блеклая сентябрьская зелень. Холмы покрылись соцветиями золотарника, и листья сумаха только начали краснеть. На повороте вагон качнуло, холм остался позади, поезд летел над долиной. Место прелестное, но совершенно незнакомое. Филипа это не смущало — от Седарвилля с его привычными видами еще слишком далеко. Он не слишком увлекался путешествиями, и пройдет время, прежде чем он узнает знакомые холмы и леса, долины и реки… и дома — они порой стоят по сотне лет. Нечасто, но и такое ведь бывает. Разве он хочет слишком многого?
Филип откинул голову на пневматический подголовник и попытался расслабиться. «Расслабьтесь, освободите сознание. Позвольте окружающей реальности входить в вас постепенно и помните: нельзя думать о прошлом» — так учил инструктор по реабилитации в Морозильнике.
Расслабься. Не думай о прошлом. Это все ушло, ушло, ушло…
Вагон вновь качнуло, он бросил взгляд в окно. Мимо тянулся космопорт, но Филип прежде никогда не видел его и в первое мгновение принял за рукотворную пустыню. Потом показались высокие, гордо указывающие в небо металлические башни, и до него дошло — это звездолеты.
К его удивлению примешивался страх. Одна из реалий новой эры, к которой он не был готов. Конечно, и в его время были космические суда, но немного и небольшие, пригодные лишь для межпланетных перелетов. Ничего общего с теми величественными махинами, что стояли здесь.
Двигатель Суэйка к моменту суда над Филипом еще не изобрели, и он только сейчас начал осознавать ту роль, которую сыграло это новшество в последующее столетие. И неудивительно. Звезды, уж конечно, куда привлекательнее для людей, чем безжизненные планеты родной системы.
Альфа Центавра, Сириус, Альтаир, Вега… По словам инструктора, одно из судов побывало даже на Арктуре и вернулось полгода назад после шестидесяти пяти лет полета! Филип потряс головой. Невозможно. Немыслимо!
А он-то всегда считал себя сторонником прогресса. Старался идти в ногу с веком, принимал перемены как часть человеческой судьбы. Научный прогресс всегда стимулировал его, а в своей области политической философии Филип шел даже впереди современников как в теории, так и в практике. Короче, мог служить образцом современного цивилизованного человека…
Сто лет назад.
Он устало перевел взгляд с кораблей на серые стены вагона. Сигарета обожгла пальцы, он вышвырнул ее в мусорку. Взял журнал и снова попытался читать, но разум спотыкался на незнакомых словах, безумных идиомах, отступал перед невероятными концепциями. Журнал выскользнул из пальцев и остался лежать на сиденье.
Старик… Вот как он себя чувствовал, хотя в субъективном смысле стариком-то как раз и не был. Что с того, что родился он сто двадцать семь лет назад и ему по-прежнему двадцать семь? Годы, проведенные в бесчувствии Морозильника, по законам субъективного времени — не более чем миг.
