Дар Астарты - [202]

— Он спросил меня, буду ли я иметь что-нибудь против, — сказал Картер. — И что же я мог сказать ему? Да простит мне Бог, я позволил ему. Но разве мог я знать? Я родился в этой стране, мой отец умер здесь, и я работал для нее всю свою жизнь. И тем не менее, я даже приблизительно не могу угадать мыслей ни одного из последних рабочих-туземцев.

Вся эта история ужасно потрясла бедного Картера.

— И все мы также, — сказал я. — Но мы, по крайней мере, знаем, что мы ничего не может угадать. И это уже кое-что значит.

— Я видел его там, — продолжал Картер, — среди этой кипучей, движущейся толпы, в пыльном пекле залитой солнцем улицы. На шее у него был венок из златоцветов; на лбу блестел белый кастовый знак. Он, напрягаясь, налегал на веревки, за которые они тащили колесницу, и над ним возвышался спиральный шпиц колесницы с непокрытой, разукрашенной серебром и золотом фигурой бога. Лицо его выражало высшую степень экзальтации. Вероятно, бой барабанов и стук трещоток взволновали его индусскую кровь и разожгли ее.

— Он сошел с ума, — сказал я, — наверное, он сошел с ума!

— Все это совершилось в одну секунду, — продолжал дальше Картер, — у меня было страшное предчувствие как раз перед тем, как это произошло. Его глаза встретились с моими. Они сияли торжеством. И вдруг — он поскользнулся. Еще одну секунду я видел его, и потом он исчез. А громадная колесница все ехала дальше, все ехала дальше!

Ничто не могло остановить ее. Она казалась мне олицетворением Неизбежности Рока. Мы нашли его раздавленным, измолотым под ее страшными колесами!

— На мой взгляд, вы не имеете никакого основания обвинять себя, — сказал я после некоторого молчания, в продолжение которого целый вихрь разнородных чувств обуревал мою голову.

— А я все время обвиняю себя, — печально проговорил Картер. — В тот вечер я послал за человеком, который мог знать кое-что, — за их главным священником. Вы помните его?

— Да, — ответил я. — Знал он что-нибудь?

— Я не уверен, не уверен. Вообще, я никогда не бываю уверен в этих людях. Я расспрашивал его, но он все только отнекивался. «Саиб, — сказал он мне, — это судьба. Судьба и боги. Что вам горевать об этом? Вы хотели сделать этого человека вашим, но его боги сильнее даже вас. Видите, он отдал свою жизнь богам, как отцы его делали прежде него». И что я могу знать об этом? Разве может человек спасти другого человека от богов?

— Разумеется, — сказал я. — Он просто сошел с ума.

Но в это время я думал о Герринге.

Но кто же, однако, ответствен за эту трагедию? Синг или же умершие поколения его предков, или Коль, или Лаура Скэнтлинг, или Герринг, или же, наконец, я сам?

Одни боги знают.

Так-то под колесами колесницы Джаггернаута окончился опыт Коля, и старые туземные боги торжествовали победу.

Генри де Вер Стэкпул ТАЙНА МОРЯ

Это было в те дни, когда по берегам Великого океана еще росло сандаловое дерево, а не царила, в ущерб ему, кокосовая пальма. Торговое судно «Калюмет», принадлежащее частному владельцу, отправилось в Раратонгу и погибло в огне приблизительно в четырехстах милях от места назначения.

К гибели торгового судна относятся обыкновенно довольно равнодушно. Но авария «Калюмета» взволновала умы. И виной этому была таинственная история, связанная с именем одного из пассажиров, оставшихся в живых, некоего Паризолта, родом канадца.

Пламя вспыхнуло 18 мая 18** года. Один из матросов ослушался приказаний и спустился со свечой в ту часть трюма, где хранились лаки. Во мгновение ока огонь охватил весь корабль. Спасательные лодки, к счастью, спустили, но не успели снабдить их достаточным количеством провианта.

Одна из лодок была китовым судном, другая обыкновенной парусной. Последнюю занял Паризолт с двумя полинезийцами, остальные устроились на китовом судне. Затем произошли следующие события: лодки расстались 20 мая. Китовое судно пришло в Раратонгу приблизительно через две недели. Лодка же Паризолта пропадала четыре месяца. Только первого сентября повстречал и подобрал ее фрегат «Альзасиан». Ее нашли со склоненной мачтой, полощущимся парусом, а на дне ее лежал без чувств Паризолт.

В лодке не было ни крошки хлеба и ни капли воды. Полинезийцы исчезли бесследно, а сама лодка находилась всего в каких-нибудь полутораста милях к югу от места гибели «Калюмета».

Когда лодки расстались, провианта и воды было в каждой не более, чем на десять дней. Хозяин «Калюмета», капитан Галифакс, публично заявил об этом в своем отчете. Все же лодка с Паризолтом отсутствовала четыре месяца, и ее пассажир был жив. Чем же он поддерживал свое существование?

Спасенный и приведенный в чувство, Паризолт забыл все, что произошло с ним со времени гибели судна. Память вернулась к нему только через несколько лет, когда организм его встряхнула сильная болезнь. Поэтому окружающие делали самые разнообразные предположения. Одни уверяли, что Паризолт съел полинезийцев, другие же утверждали, что он все это время прожил на каком-нибудь судне, в свою очередь потерпевшем аварию.

Ни то, ни другое не было верно. Ключ к раскрытию тайны был в самом Паризолте, в его силе и в его слабости.

Вот как было дело.