Дао Евсея Козлова - [43]
Мне хотелось спросить его: «А я? Где он видит мое место?» Но я не спросил, не успел.
– А ты, Евсей, ты – рантье, нет никакой разницы между тобой и капиталистами. Ты – маленькое звено империализма. Ты – обочина.
Тут карандаш в его кулаке переломился пополам, и он сжал оба обломыша так, что костяшки пальцев побелели. И тихо, спокойно, как о давно решенном, сказал:
– И мне стыдно, что я, социалист-революционер, живу в твоем доме, что я и моя семья живем в коей-то мере за твой счет, за счет приспешника империализма. Не этично. Именно поэтому я пытался съехать от тебя еще осенью. Но ты так возражал… И Ксения тоже не хотела уезжать… Но вот теперь все точки над «и» расставлены. Пути наши разошлись окончательно и вряд ли однажды пересекутся.
Бросив на стол два карандашных обломка, Вениамин поднялся и вышел из комнаты.
«Пути наши разошлись…» Пути… Вот и он тоже говорит о пути. Видимо, Вениамин нашел свой путь. А я? Я сидел в своей комнате, не зажигая света. Мне было горько. Горько в самом прямом смысле этого слова, до горечи во рту, на языке, на губах. Горько. Вот если бы он кричал на меня, вскакивал, махал руками, ругал бы меня… Тогда бы я мог думать, что, если кричит, значит еще сомневается в своих словах, значит еще не уверен в себе. Если бы он кричал, я бы мог защищаться: словами, позой, гордо так, подняв плечо, смехом внутренним, он кричит, а я смеюсь… А он не кричал.
Я все еще сидел у стола, зажег настольную зеленую лампу, пытался что-то читать, даже не помню что. Не отложилось в памяти. Постучавшись, вошла Ксения. Подошла сзади, положила руки свои мне на плечи:
– Ты прости его…
Я похлопал ее по тыльной стороне ладошки:
– Не за что прощать, он меня не обидел. Горько только. Он был мне самым близким, да нет, пожалуй, нынче единственным другом. И я думал, что и я ему друг. А он променял эту человеческую дружбу на социалистическую трескотню, на этику своей партии. Он не понимает, что партийное временно, человеческое – постоянно. Я не могу тут ничего изменить. Но прощать мне Вениамина не за что. Он ни в чем передо мной не виноват. Это его путь, его правда.
Ксения помолчала с полминуты, все так же держа ладони на моих плечах. Потом сказала:
– Я всегда буду считать тебя своим другом. И надеюсь, что и ты тоже. Что бы ни случилось. Ты будешь считать меня своим другом. Навсегда.
Потом она ушла к себе.
Через два дня Кудимовы съехали.
Птушка прислала письмо. Только это и утешило меня. Письмо, как всегда, щебечущее, поющее. Очень пасхальное. Воскрешающее. Недалеко от тетушкиной деревни – имение одной молодой вдовы Лидочки. Лидочка эта – ровесница Птушки, и, видимо, поэтому они быстро подружились. С той поры, как тетушка Ди-Ди раздумала помирать, она и Жозефина стали частенько наведываться к соседке, проводя дни на прогулках вдоль Оки, а вечера за фортепиано с пением романсов «Ямщик не гони лошадей», «Отцвели хризантемы» и всего, чего душа пожелает.
На Пасху отправились все они в церковь в большое село, примыкавшее к Лидочкиному поместью. А после службы вышли за околицу, там как раз парни ставили качели. Вовсе не для детворы, как можно подумать. Оказывается, есть такой обычай деревенский, я не знал. В пасхальное утро на открытом месте посреди деревни или за деревней ставят высокие качели, два столба с упорами, а к перекладине подвешивается на прочных веревках длинная доска. После полудня, похристосовавшись крашенками, идут парни, девки, подростки к этим качелям. Усаживают двух девок посредине спина к спине, а парни, тоже двое, встают по концам доски и начинают раскачивать. И тут начинается самое веселье. Специальными приговорками у сидящих на качелях девок выпытывают, кого те любят. И раскачивают все выше и выше, пока не признаются. Иной раз и солнышко раскручивают. Визг, смех до самого неба. Все балагурят, красуются друг перед другом. Еще песни поют специальные, качельные. Потом хороводы с песнями водят. Птушка прислала мне слова одной такой песенки, «Красное яичушко» называется:
Когда барыньки подошли к качелям, деревенские ничуть не смешались, а наоборот, еще громче загалдели, еще выше залетала доска качельная. Стали барынек зазывать, на качели усаживать. Запели:
Конечно, Птушка не удержалась, уселась на качель, взлетела над крышами и печными дымками, над начавшими зеленеть березами, над лугами и рощами, взлетела со смехом, а может, с визгом. И начали тут ее парни пытать, раскачивая все выше и выше, кто девице мил, кого она любит. И летящая Птушка кричала небу и солнцу: «Я люблю Евсея Козлова!» Ну, по крайней мере, так она мне написала.
По случаю купил на Невском ноты новой песни «Под знойным небом Аргентины». Продавец уверил меня, что, исполняемая на манер танго, песенка эта нынче в моде. Преподнес Елене. Пусть порадуется. Она очень переживает из-за отсутствия писем от мужа. Ходит как тень полупрозрачная. Улыбаться вовсе перестала.
Дмитрий Алексеевич Мачинский (1937–2012) — видный отечественный историк и археолог, многолетний сотрудник Эрмитажа, проникновенный толкователь русской истории и литературы. Вся его многогранная деятельность ученого подчинялась главной задаче — исследованию исторического контекста вычленения славянской общности, особенностей формирования этносоциума «русь» и процессов, приведших к образованию первого Русского государства. Полем его исследования были все наиболее яркие явления предыстории России, от майкопской культуры и памятников Хакасско-Минусинской котловины (IV–III тыс.
Книга представляет собой исследование англо-афганских и русско-афганских отношений в конце XIX в. по афганскому источнику «Сирадж ат-таварих» – труду официального историографа Файз Мухаммада Катиба, написанному по распоряжению Хабибуллахана, эмира Афганистана в 1901–1919 гг. К исследованию привлекаются другие многочисленные исторические источники на русском, английском, французском и персидском языках. Книга адресована исследователям, научным и практическим работникам, занимающимся проблемами политических и культурных связей Афганистана с Англией и Россией в Новое время.
Сэкигахара (1600) — крупнейшая и важнейшая битва самураев, перевернувшая ход истории Японии. Причины битвы, ее итоги, обстоятельства самого сражения окружены множеством политических мифов и фальсификаций. Эта книга — первое за пределами Японии подробное исследование войны 1600 года, основанное на фактах и документах. Книга вводит в научный оборот перевод и анализ синхронных источников. Для студентов, историков, востоковедов и всех читателей, интересующихся историей Японии.
В работе впервые в отечественной и зарубежной историографии проведена комплексная реконструкция режима военного плена, применяемого в России к подданным Оттоманской империи в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. На обширном материале, извлеченном из фондов 23 архивохранилищ бывшего СССР и около 400 источников, опубликованных в разное время в России, Беларуси, Болгарии, Великобритании, Германии, Румынии, США и Турции, воссозданы порядок и правила управления контингентом названных лиц, начиная с момента их пленения и заканчивая репатриацией или натурализацией. Книга адресована как специалистам-историкам, так и всем тем, кто интересуется событиями Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., вопросами военного плена и интернирования, а также прошлым российско-турецких отношений.
Работа видного историка советника РАН академика РАО С. О. Шмидта содержит сведения о возникновении, развитии, распространении и критике так называемой «новой хронологии» истории Древнего мира и Средневековья академика А. Т. Фоменко и его единомышленников. Подробно характеризуется историография последних десятилетий. Предпринята попытка выяснения интереса и даже доверия к такой наукообразной фальсификации. Все это рассматривается в контексте изучения современного общественного исторического сознания и тенденций развития науковедения.
Предлагаемая книга впервые в отечественной историографии подробно освещает историю Германии на одном из самых драматичных отрезков ее истории: от Аугсбургского религиозного мира до конца Тридцатилетней войны. Используя огромный фонд источников, автор создает масштабную панораму исторической эпохи. В центре внимания оказываются яркие представители отдельных сословий: императоры, имперские духовные и светские князья, низшее дворянство, горожане и крестьянство. Дается глубокий анализ формирования и развития сословного общества Германии под воздействием всеобъемлющих процессов конфессионализации, когда в условиях становления новых протестантских вероисповеданий, лютеранства и кальвинизма, укрепления обновленной католической церкви светская половина общества перестраивала свой привычный уклад жизни, одновременно влияя и на новые церковные институты. Книга адресована специалистам и всем любителям немецкой и всеобщей истории и может служить пособием для студентов, избравших своей специальностью историю Германии и Европы.