Дао Евсея Козлова - [45]
Он постоянно шутил по поводу своей фамилии. То, сложив руки на груди, гордо заявлял: «Я вам не граф какой-нибудь. Я в два раза больше, чем граф». И с расстановкой: «Я – ЕВ-граф-ОВ!» Или вдруг с заговорщицким видом потянется к вашему уху и приглушенным гнусавым голоском: «Хочу сделать обрезание». Глаза круглые, вытаращенные. Выдержит паузу и добавит: «Обрезать напрочь!» И еще небольшая пауза потомить слушателя. «Напрочь обрезать… две буквы впереди фамилии и две – позади!» И захохочет первым. Да так заразительно, что и ты сам невольно засмеешься вслед, даже если уж слышал эту шутку не раз.
Невысокого ростика, худощавый, круглая голова с белыми-белыми пушистыми кудряшками. Хотелось на него дунуть, чтобы пушок этот вздыбился, а может, и вовсе разлетелся бы по ветру. Эдакий мальчик-одуванчик. За глаза его звали Граф-Петюнчик. Несмотря на свою субтильность, был он очень энергичен. Неглуп и неплохо образован.
В круглой его голове теснились десятки прожектов, одни он воплощал в жизнь, другие продумывал, третьими пытался увлечь всех в радиусе пяти верст. То он устраивал беспроигрышную лотерею, где главным призом был живой жираф. Казалось бы, ну кто может всерьез пытаться выиграть жирафа, кому он нужен. Но публика валом валила подписываться на его билеты. То он накупал кучу палаток, арендовал лошадей и разъезжал летом по дачным поселкам с простенькими аттракционами: тир с луками и арбалетами, серсо, силомеры, карусели и бог весть еще что, целый караван из кибиток. Развлекал скучающих дачников.
Знал всех лошадей, участвующих в бегах на ипподроме, их хозяев, тренеров, наездников и, пожалуй, даже конюхов. «За долю малую», как он сам говорил, давал прогнозы на скачках. Клиентура у него была обширная. Меня он тоже пытался приохотить к бегам, но мне не хватило азарта, я как-то выпадал из его теории. Съездил пару раз на ипподром, выиграл шестьдесят рублей да проиграл тридцать, и на этом весь мой азарт иссяк.
Познакомились мы с ним в Частном Коммерческом банке, где оба брали ссуды для онкольных сделок. Что за акции я тогда приобретал, какие закладывал, уже не помню, биржа росла, мы все пытались поспевать, не упустить, заработать свой процент.
Мы с Граф-Петюнчиком сошлись быстро, я и ранее был о нем наслышан, и впечатление он на меня произвел. Друзьями не стали, но приятельствовали пару лет. Вот на ипподром он меня таскал, еще на концерты приглашал, если что-то новомодное в городе объявлялось. И на выставки мирискуссников. Сам он, казалось, разбирался во всем, и в музыке, и в искусстве. По крайней мере много рассуждал и о том, и о другом, сыпал терминами, именами, рассказывал о музыкантах и художниках, как о своих давних знакомцах, историйки, забавные анекдотцы… Повсюду он бывал и со всеми был на короткой ноге. Может, и привирал в легкую, но вкус художественный имел, и ходить с ним среди полотен и скульптур было интересно.
И еще была у Евграфова привычка, расставшись хоть на неделю, хоть на месяц, при встрече вести себя так, будто расстались мы только на часок и продолжаем наш прерванный разговор. Он вообще не замечал, что время куда-то течет, для него всегда был один момент – прямо сейчас.
Вот и нынче шел я вдоль Екатерининской канавы в сторону Спаса-на-крови, и вдруг из-за пролетки проезжавшей выкатывается на меня пушистая Петюнчикова головушка. Не узнать его невозможно. Лет шесть мы не видались, а он и не изменился ничуть. И он меня сразу признал.
И разулыбался.
И руки в стороны широким объятьем развел:
– Евсей свет Дорофеич, Евсюша! Приветствую! Славно, что я тебя повстречал. Слушай-ка, чего скажу-то, пойдем со мной, тут неподалеку выставку славную открыли. У Добычиной. Да ты знаешь. У нее в Художественном ателье. Идем, идем… Или ты уже видел?
Вот действительно, будто только вчера мы с ним разговаривали, и непременно об этой мне абсолютно неизвестной госпоже Добычиной и об ее ателье. А что, в самом деле? Пойду. Я почувствовал, что рад этой случайной встрече, рад своему старому, основательно подзабытому приятелю.
Граф-Петюнчик уже тянул меня за рукав, торопил, рассказывал, что вот Добычина, Надежда свет Евсеевна, она молодец, адски шикарную выставку открыла, там и Добужинский, и Лансере, и еще другие, все светила, все талантища адски талантливые, и картины, прямо на фронте писанные, мощные, тонкие, и хотя у кого-то видны параллели с Верещагиным, но все совсем по другому, ново и свежо, и то, и это, и пятое-десятое… И все это адски интересно.
Мы подошли к большому желтому доходному дому с колоннами по фасаду и пилястрами на закругленном углу, глядящему на Мойку и собор, и нырнули в парадное. Оказалось, ателье – это десятикомнатная квартира, что снял муж Надежды Евсеевны, чтобы она могла устраивать свои выставки, а еще бывают у нее и спектакли, и концерты.
И все это самое-самое, самое новое, самое свежее, самое передовое и самое талантливое, «а лучше ты нигде, Евсюша, не найдешь». Имена так и вылетали из Петюнчика: Маяковский, Шаляпин, Глазунов, Судейкин… И через пять минут он уже обнимался с хозяйкой, темноволосой, весьма приятной дамой, одетой в простую блузу в красно-белую полоску и длинную черную юбку, хохотал, бормоча ей на ушко вечные свои шуточки, рассыпал свои «адски шикарно!», «адски талантливо!», «слушай-ка, Надежда свет Евсеевна, чего скажу-то…» На нас оборачивались немногочисленные посетители, выглядывали из-за серых, затянутых холстиной невысоких перегородок, на которых развешаны картины.
Книга представляет собой исследование англо-афганских и русско-афганских отношений в конце XIX в. по афганскому источнику «Сирадж ат-таварих» – труду официального историографа Файз Мухаммада Катиба, написанному по распоряжению Хабибуллахана, эмира Афганистана в 1901–1919 гг. К исследованию привлекаются другие многочисленные исторические источники на русском, английском, французском и персидском языках. Книга адресована исследователям, научным и практическим работникам, занимающимся проблемами политических и культурных связей Афганистана с Англией и Россией в Новое время.
Дмитрий Алексеевич Мачинский (1937–2012) – видный отечественный историк и археолог, многолетний сотрудник Эрмитажа, проникновенный толкователь русской истории и литературы. Вся его многогранная деятельность ученого подчинялась главной задаче – исследованию исторического контекста вычленения славянской общности, особенностей формирования этносоциума «русь» и процессов, приведших к образованию первого Русского государства. Полем его исследования были все наиболее яркие явления предыстории России, от майкопской культуры и памятников Хакасско-Минусинской котловины (IV–III тыс.
Сэкигахара (1600) — крупнейшая и важнейшая битва самураев, перевернувшая ход истории Японии. Причины битвы, ее итоги, обстоятельства самого сражения окружены множеством политических мифов и фальсификаций. Эта книга — первое за пределами Японии подробное исследование войны 1600 года, основанное на фактах и документах. Книга вводит в научный оборот перевод и анализ синхронных источников. Для студентов, историков, востоковедов и всех читателей, интересующихся историей Японии.
В работе впервые в отечественной и зарубежной историографии проведена комплексная реконструкция режима военного плена, применяемого в России к подданным Оттоманской империи в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. На обширном материале, извлеченном из фондов 23 архивохранилищ бывшего СССР и около 400 источников, опубликованных в разное время в России, Беларуси, Болгарии, Великобритании, Германии, Румынии, США и Турции, воссозданы порядок и правила управления контингентом названных лиц, начиная с момента их пленения и заканчивая репатриацией или натурализацией. Книга адресована как специалистам-историкам, так и всем тем, кто интересуется событиями Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., вопросами военного плена и интернирования, а также прошлым российско-турецких отношений.
Работа видного историка советника РАН академика РАО С. О. Шмидта содержит сведения о возникновении, развитии, распространении и критике так называемой «новой хронологии» истории Древнего мира и Средневековья академика А. Т. Фоменко и его единомышленников. Подробно характеризуется историография последних десятилетий. Предпринята попытка выяснения интереса и даже доверия к такой наукообразной фальсификации. Все это рассматривается в контексте изучения современного общественного исторического сознания и тенденций развития науковедения.
Предлагаемая книга впервые в отечественной историографии подробно освещает историю Германии на одном из самых драматичных отрезков ее истории: от Аугсбургского религиозного мира до конца Тридцатилетней войны. Используя огромный фонд источников, автор создает масштабную панораму исторической эпохи. В центре внимания оказываются яркие представители отдельных сословий: императоры, имперские духовные и светские князья, низшее дворянство, горожане и крестьянство. Дается глубокий анализ формирования и развития сословного общества Германии под воздействием всеобъемлющих процессов конфессионализации, когда в условиях становления новых протестантских вероисповеданий, лютеранства и кальвинизма, укрепления обновленной католической церкви светская половина общества перестраивала свой привычный уклад жизни, одновременно влияя и на новые церковные институты. Книга адресована специалистам и всем любителям немецкой и всеобщей истории и может служить пособием для студентов, избравших своей специальностью историю Германии и Европы.