Дантон - [50]

Готовился и двор. На Карусельной площади растянулись длинные ленты войск. Здесь были национальные гвардейцы, пешие и конные жандармы, отборные швейцарские части. У моста и вдоль стен Тюильри расставили одиннадцать орудий. Возле дворцовых ворот толпились «бывшие».

Час решительной схватки приближался.

Между восемью и девятью часами начали собираться секции. В одиннадцать часов секция Кенз-Вен постановила «приступить к немедленному спасению общего дела…».

«…Когда мы вернулись к Дантонам, я увидела там Роберов и многих других. Дантон был возбужден. Я подбежала к Роберу и спросила: „Будет набат?“ – „Да, – ответил он, – еще вечером“. Я не проронила больше ни слова.

Вскоре все стали вооружаться. Камилл, мой дорогой Камилл, пришел с ружьем! О боже, я спряталась в спальне, закрыла лицо руками и заплакала; но я не хотела высказать свою слабость и не решилась сказать Камиллу, что мне нежелательно его участие в этих делах. Все же, улучив минутку, когда можно было поговорить с ним без боязни быть подслушанной, я высказала ему все, чего опасалась. Он успокоил меня, но сказал, что не оставит Дантона. Я поняла, какой он подвергался опасности.

Фрерон имел такой вид, будто решился на смерть. „Я устал жить, – говорил он, – я желаю только смерти“. При появлении каждого патруля я думала, что вижу их в последний раз. Чтобы не видеть всех этих приготовлений, я перешла в пустую гостиную, где был потушен свет. На улице было пусто, люди разошлись по домам. Наши патриоты собирались уходить. Я уселась рядом с кроватью, подавленная, уничтоженная; несколько раз я засыпала, а когда пробовала говорить, получалась одна чушь.

Дантон прилег. Он не имел вида занятого человека, он почти совершенно не выходил из дому. Приближалась полночь. К нему несколько раз приходили. Наконец он отправился в Коммуну…»

Прервем на секунду Люсиль, чтобы исправить ее ошибку. В первый раз Дантон вышел из дому действительно около полуночи. Но отправился он не в Ратушу, а в свою секцию, то есть в Клуб кордельеров. Он выступал там с речью, содержание которой нам неизвестно. По-видимому, это был призыв к восстанию.

Ровно в двенадцать часов кордельеры ударили в набатный колокол. Тотчас же набат зазвучал по всему Сент-Антуанскому предместью.

Восстание началось.

«…Кордельерский колокол звонил, звонил долго. Совсем одна, в слезах, с уткнутым в платок лицом, стояла я у окна на коленях, прислушиваясь к этому страшному звону. Напрасно приходили меня утешать, мне казалось, что день, предшествующий этой роковой ночи, был последним…

Дантон вернулся. Госпожа Робер, очень беспокоившаяся за мужа, который отправился в Люксембург, где он был депутатом своей секции, подбежала к Дантону; тот дал ей весьма неопределенный ответ. Затем он бросился на постель.

Несколько раз приходили с хорошими и дурными вестями. Мне казалось, что я догадываюсь об их плане отправиться в Тюильри[15]. Рыдая, я сказала им об этом. Я чувствовала, что упаду в обморок. Напрасно госпожа Робер спрашивала о своем муже; никто не давал ей ответа. Она думала, что он пошел с предместьями. „Если он умрет, – сказала она, – я не переживу его. Но Дантон – центр всего. Если мой муж погибнет, я буду в состоянии его заколоть“. – Глаза ее сверкали. С этой минуты я больше не покидала ее. Было не до сна. Кто мог знать, на что она способна?..»

Здесь мы снова прервем Люсиль. Она забывает сообщить о вторичном выходе Дантона из дому; между тем, судя по всему последующему тексту, этот выход имел место, причем теперь Жорж покинул свою квартиру очень надолго. Жена Камилла ничего не рассказывает о том, где был трибун в эти долгие часы и чем он занимался. Вот как, в свете других источников, можно представить общий ход событий.

Второй раз Дантон вышел из дому около часу ночи. Он направился в Ратушу. Там в это время происходили очень важные дела.

Комиссары 28 секций, собравшиеся в полночь на Гревской площади, провозгласили себя «Революционной Парижской коммуной десятого августа». Эта Коммуна вначале заседала одновременно со старым муниципалитетом, а затем заставила его уступить себе место. Под утро новая Коммуна пополнила свой состав за счет ряда видных демократов: были дополнительно избраны Робеспьер, Люлье, Колло д'Эрбуа, Эбер, Паш и многие другие.

Дантон, так же как и его шеф Манюэль, присоединился к повстанческой Коммуне и принял участие в ее работе.

– В муниципалитете я громогласно требовал смертной казни для Манда, – заявлял Жорж впоследствии.

Манд – офицер-роялист, незадолго перед этим утвержденный двором в качестве главнокомандующего национальной гвардией. Он должен был руководить обороной Тюильрийского дворца. Ночью прежняя, «законная» Коммуна вызвала его для объяснений; офицер, зная, из кого состоит Генеральный совет Коммуны, не сомневался, что легко даст эти «объяснения». Однако ему пришлось иметь дело с новой Коммуной, которая, естественно, отнеслась к нему как к врагу и злодею. Он был допрошен и убит выстрелом из пистолета на крыльце Ратуши. Революционная Коммуна назначила начальником национальной гвардии своего человека – вожака Сент-Антуанского предместья Сантера, того самого Сантера, с которым Дантон вел предварительные переговоры днем 9 августа.