Данте. Преступление света - [15]

К ним обращался сам великий Фридрих. Они соорудили ему в Палермо часы…

— Вы понимаете их язык? — спросил поэт, гладя пальцами арабскую вязь на шестеренке.

— Нет. Но мой слуга, конечно, поймет. Он не забыл письмена своих отцов.

Механик куда-то удалился и тут же вернулся в сопровождении невысокого смуглого юноши с осунувшимся лицом человека, много страдавшего и забывшего, что значит есть досыта.

— Это Амид. Его пленили недалеко от египетского побережья и хотели отправить гребцом на галеры, но я его отстоял, когда увидел, как он ловко обрабатывает металл. Не знаю, впрочем, благодарен ли он мне за это…

Старый механик протянул слуге шестеренку с надписью. Юноша стал внимательно ее рассматривать. Внезапно он вздрогнул, отпрянул и стал затравленно озираться по сторонам.

— Ну? — раздраженно спросил его терявший терпение Данте.

Юноша уставился в пол и не отвечал.

— Это — богохульство… Хула на всемогущего и всемилостивейшего Аллаха, — наконец пробормотал он. — Зачем мне произносить эти страшные слова, да еще и на языке, которым говорите вы — неверные?

Услышав дерзкие слова молодого язычника, Данте затрясся от ярости, но сдержался, потому что у юноши был действительно испуганный вид, и речь наверняка шла о страшном богохульстве.

— Если ты скажешь это на моем языке, твой бог не очень обидится. Говори!

— Аллах — велик… — начал дрожащим голосом молодой сарацин, — но Аль-Джазари выше его…

Сказав это, юноша втянул голову в плечи, словно ожидая, что его сию минуту поразит гром.

— Кто такой Аль-Джазари? — спросил Данте.

— Я знаю! — воскликнул мастер Альберто. — Этот Аль-Джазари родом из персидского семейства великих мастеров автоматов. Он самый прославленный мастер.

— Каких еще автоматов?

— Механизмов, изображающих живые существа. Павлинов, распускающих хвосты из лазурита, бронзовых львов способных рычать у подножия тронов восточных владык и прочих дьявольских штучек такого рода.

— Наверное, император тоже заказал ему какое-то украшение для своего двора, — продолжал механик. — Я видел некоторые работы этого язычника в Иерусалиме, когда ходил в крестовый поход. Это были произведения бурной фантазии…

Данте уставился в пустоту и задумался об увиденной в церкви реликвии, показавшейся ему живой. Его так и не покинуло подозрение, что речь идет о хитроумном механизме.

— И при этом очень извращенной фантазии, — продолжал Альберто.

— Почему извращенной? — внезапно заинтересовался Данте.

— А зачем оживлять железо и дерево? Превращать неживое в живое. Это против природы вещей.

— Против природы вещей? — переспросил поэт и вспомнил, насколько неестественной ему показалась галера, на борту которой он побывал. Ее борта, призванные защищать вышедших в море людей, стали стенками их гроба. — Но ведь Господь поставил людей во главе всех живых существ. Нам принадлежат богатства природы, так почему же мы не можем в нее вмешиваться? Между прочим, и ваши часы призваны привнести в течение времени новый порядок. Так разве нельзя их назвать богохульством? А вам не приходило в голову написать что-нибудь в этом роде на ваших шестеренках?

Покачав головой, Альберто открыл было рот для ответа, но не успел.

— Прикиньте, для чего мог служить этот механизм, — перебил его Данте.

Механик с сомнением пожал плечами, но стал копаться в кусках механизма, перекладывая их то так, то этак и стараясь понять, как они соединялись. Он нахмурился и сжал губы с выражением видимого неудовольствия на лице. Покопавшись в железяках еще немного, он поднял голову.

— Я не вполне понимаю, что это. Тут явно не хватает чего-то важного. Остальное чем-то похоже на большие часы. Видите эту зубчатую ось и остатки цепочки? Это, конечно, самая важная часть всего механизма. Вот эта стальная пружина на оси приводит в действие первое колесо, которое, в свою очередь, заставляет вращаться колеса поменьше. Скорость вращения постепенно возрастает. Я бы даже мог ее рассчитать, если бы у меня были все части этого механизма…

— И вы считаете, что его создал Аль-Джазари? — спросил Данте, обдумав объяснения механика.

— Аль-Джазари был величайшим механиком известного нам мира. Он прославил наше ремесло! Хорошо бы нам иметь его механизмы… — Альберто с благоговейным видом повернулся к остаткам разбитой машины. — А ведь его убили…

— За что же убили Аль-Джазари?

— Его умертвили его же соплеменники. Кажется, он обезумел. По крайней мере, мы, христиане, больше ничего не знаем.

Поэт задумался, поглаживая себя по подбородку. Другой рукой он рассеянно водил по арабским буквам. «Аллах велик, но Аль-Джазари выше его…» Богохульство? Слепая гордыня? Иногда ее жертвами становятся даже гении…

— А когда его убили?

— Где-то в середине нынешнего столетия. Незадолго до смерти императора Фридриха.

Данте вновь повернулся к механизму. Если его действительно изготовил Аль-Джазари, ему лет пятьдесят… Где же он был все это время? И почему теперь он прибыл на крыльях смерти в такую далекую страну? И зачем он вообще нужен?

— Об Аль-Джазари рассказывали и другое, — негромко сказал механик, и поэт встрепенулся.

— Что именно?

— Он сошел с ума потому, что кое-что узнал…