Данте - [59]

Я все прощу, любовью примиренный.

Прямым путем иди, канцона, к даме.

Таит она, не зная, как я стражду,

Все, что так страстно жажду.

Пронзи ей грудь певучею стрелою —

Всегда прославлен мститель похвалою.

«Каменные канцоны» объясняют нам, почему Данте, увидя муки Франчески да Римини во втором круге ада, со слезами сострадания внимал повести возлюбленной Паоло, и упал без сознания — «как падает мертвец». Если бы не покровительство Беатриче, он был бы осужден на те же муки.

В апреле 1306 года после долгой осады маркиз Мороэлло Маласпина взял Пистойю. Черные гвельфы смогли вернуться на родину, среди них был Чино да Пистойя. Нам не известно, где между 1304 и 1306 годами Данте мог встретиться с другом своих студенческих лет. Быть может, они не виделись, но лишь возобновили переписку в стихах и прозе. Маркиз Мороэлло был покровителем поэта и правоведа из Пистойи. Очевидно, Чино не ужился у себя на родине и направился в Луниджану, так же как и Данте. Не исключено, что именно он рекомендовал маркизу Мороэлло своего друга Данте. Поэты встретились в замке Мороэлло или же Франческино. Что же касается политических убеждений Чино, то они эволюционировали, так же как и убеждения его покровителя, и в 1310—1311 годах вместе с маркизом Мороэлло Чино приветствовал императора Генриха VII. Таким образом, Данте, Чино и Мороэлло Маласпина были не только литературными друзьями, но стали политическими единомышленниками. Чино обратился к маркизу Мороэлло с сонетом, который начинается:

Я минерал мечтал найти златой,

Ценимый добродетелью высоко,

Но умираю, мучаясь жестоко,

Затем, что в сердце шип вонзился злой.

Заметим, что злой шип (спина — Мала — спина) — игра слов, такая же как у Данте в стихах о Каменной Даме. Чино просит маркиза переплавить в золото жестокий камень, ибо он может заставить и мрамор лить слезы. Заметим опять те же метафоры, что и у Данте: скалы, камни. Данте ответил своему другу от имени Мороэлло Маласпина:

Достойны вы сокровища любого —

Столь чисто голос ваш всегда звучал,

Но кто в проводники неверность взял,

Сокровища не сыщет никакого.

Мороэлло так же изранен шипом, но нашел, наконец, волшебный минерал, который помог ему излечить его рану. Обращаясь к неверному Чино, часто менявшему своих возлюбленных, Данте от имени маркиза говорит, что он перестал бы сомневаться в искренности Чино, если бы увидел на его глазах правдивые слезы. Чино в сонете признается Данте, что в своем изгнании он действительно всюду искал утешения у прекрасных дам:

Одной любимой предан я всецело,

Но в красоте других — и многих — дам

Приходится искать мне утешенья.

Данте отвечал одним из лучших своих сонетов:

Я полагал, что мы навек отдали

Любовной теме дань, что минул срок —

И на приколе судну быть не впрок,

Когда зовут его морские дали.

Но, Чино, мне не раз передавали,

Что ловитесь вы на любой крючок,

И я соблазна избежать не смог,

И вновь перо персты устало сжали…[17]

В душе у автора любовных сонетов и стихов о прекрасной Даме, у поэта, отвергнувшего поучения моралистов, ставшего снова куртуазным лириком, наступил перелом. В последнем ответном сонете Чино Данте говорит, что следовало бы оставить лирические излияния: «Я полагал, что мы навек отдали любовной теме дань…» Быть может, в конце своего пребывания в замках гостеприимных маркизов Данте написал покаянные стихи, отрицая морализующую и аллегорическую поэзию первого периода изгнания. Он стал искать путей назад, к тому образу, который сиял в его юношеских снах. Тогда он написал сонет, открывающий новый период в его творчестве:

Звучат по свету ваши голоса,

Стихи мои, с тех пор, как я о даме

Стал, заблуждаясь, петь, начав словами:

«Вы, движущие третьи небеса».

Преодолев пустыни и леса,

Идите к ней, скажите со слезами

Известной вам: «Мы ваши, мы лишь с вами,

Иных не узрит госпожи краса».

С ней не останьтесь, там Амора нет.

Идите дальше в скорбном одеянье,

Как ваши сестры — после стольких лет.

Достойной дамы вы найдите след.

Скажите ей в смущенном покаянье:

«Мы служим вам, у сих склоняясь мет».

Отказавшись и от морально-аллегорического строя стихов и от куртуазной лирики, лучшим образцом которой в этот период времени являются стихи к Мадонне Пьетре, Данте стал искать иного способа выражения, который был бы синтезом всего его поэтического опыта. Видения «Божественной Комедии» не родились в определенный год, или месяц, или день, — они появлялись, исчезали и снова всплывали еще в ранней молодости Данте.

Легенды древности, трагические истории его дней, которые Данте слышал в течение многих лет, получили воплощение тогда, когда после долгих раздумий над природой итальянского языка и проблемами художественного мастерства он нашел новый, необычно звучащий и вместе с тем глубоко связанный с традицией итало-провансальской поэзии троезвучный стих — терцину, навсегда связанную с его именем. «Божественная Комедия» началась тогда, когда Данте прошептал про себя, потом произнес громко для самого себя и слил с двумя последующими стихами:

Земную жизнь пройдя до половины…

Данте увидел трех зверей, преграждающих ему путь, услышал голос Вергилия, обещающий ему заступничество небесных дам. Для того чтобы эти образы возникли, необходима была встреча Данте с Вергилием на высях античной и средневековой поэзии, необходимо было также, чтобы образ Беатриче снова засиял все тот же, и преображенный, в сердце того, кто от нее отрекся. Мы не уверены в том, что Данте начал с мудрствования: волчица значит это, лев — то, пантера — и это и то, а Вергилий символизирует разум и мировую монархию. Сперва были образ, метафора, звучание терцин, поэтическое видение необычайной силы, вызвавшее в душе поэта удивление, восхищение, ужас, а затем уже сам Данте разгадывал те загадки, которые он загадал.