Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том IV - [18]

mi venne in sogno una femmina balba,

ne li occhi guercia, e sovra i piè distorta,

con le man monche, e di colore scialba. [9]

Io la mirava; e come «l sol conforta

le fredde membra che la notte aggrava,

così lo sguardo mio le facea scorta [12]

la lingua, e poscia tutta la drizzava

in poco d’ora, e lo smarrito volto,

com» amor vuol, così le colorava. [15]

Poi ch’ell“ avea „l parlar così disciolto,

cominciava a cantar sì, che con pena

da lei avrei mio intento rivolto. [18]

«Io son», cantava, «io son dolce serena,

che ' marinari in mezzo mar dismago;

tanto son di piacere a sentir piena! [21]

Io volsi Ulisse del suo cammin vago

al canto mio; e qual meco s’ausa,

rado sen parte; sì tutto l’appago!». [24]

В мой сон вступила женщина: гугнива,

С культями вместо рук, лицом желта,

Она хромала и глядела криво. [9]

Я на нее смотрел; как теплота

Живит издрогнувшее за ночь тело,

Так и мой взгляд ей развязал уста, [12]

Помог ей тотчас выпрямиться смело

И гиблое лицо свое облечь

В такие краски, как любовь велела. [15]

Как только у нее явилась речь,

Она запела так, что я от плена

С трудом бы мог вниманье уберечь. [18]

«Я, — призрак пел, — я нежная сирена,

Мутящая рассудок моряков,

И голос мой для них всему замена. [21]

Улисса совратил мой сладкий зов

С его пути; и тот, кто мной пленится,

Уходит редко из моих оков». [24]

Женщина, приснившаяся поэту, олицетворяет три греха, которые искупаются в трех верхних кругах Чистилища: корыстолюбие, чревоугодие и сладострастие. Когда он посмотрел на неё, она похорошела и заговорила: — «Только наши глаза придают очарование низменным благам, которые сами по себе мерзки».

Улисс (Одиссей) был совращен с пути сиренами — отвратительными птицами с человеческим лицом и нежным голосом. Такой вид и голос имеют для человека вышеуказанные три греха.

Ancor non era sua bocca richiusa,

quand» una donna apparve santa e presta

lunghesso me per far colei confusa. [27]

«O Virgilio, Virgilio, chi è questa?»,

fieramente dicea; ed el venìa

con li occhi fitti pur in quella onesta. [30]

L’altra prendea, e dinanzi l’apria

fendendo i drappi, e mostravami «l ventre;

quel mi svegliò col puzzo che n’uscia. [33]

Io mossi li occhi, e «l buon maestro: «Almen tre

voci t’ho messe!“, dicea, „Surgi e vieni;

troviam l’aperta per la qual tu entre». [36]

Sù mi levai, e tutti eran già pieni

de l’alto dì i giron del sacro monte,

e andavam col sol novo a le reni. [39]

Seguendo lui, portava la mia fronte

come colui che l’ha di pensier carca

che fa di sé un mezzo arco di ponte; [42]

Скорей, чем рот ее успел закрыться,

Святая и усердная жена

Возникла возле, чтобы той смутиться. [27]

«Вергилий, о Вергилий, кто она?» —

Ее был возглас; он же, стоя рядом,

Взирал, как эта чистая гневна. [30]

Она ее схватила с грозным взглядом

И, ткань порвав, открыла ей живот;

Меня он разбудил несносным смрадом. [33]

«Я трижды звал, потом оставил счет, —

Сказал мой вождь, чуть я повел очами. —

Вставай, пора идти! Отыщем вход». [36]

Я встал; уже наполнились лучами

По всей горе священные круги;

Мы шли с недавним солнцем за плечами. [39]

Я следом направлял мои шаги,

Изогнутый под грузом размышлений,

Как половина мостовой дуги. [42]

Святая и усердная Жена — Разум, разоблачающий лживость низменных благ — восходящее созвездие Дева. Жена обращается к Вергилию; он, молча стоя рядом, наблюдает, как Святая Жена борется и побеждает смрадную женщину.

«Я трижды звал тебя, а ты всё не просыпаешься» — укоризненно говорил Вергилий, расталкивая спящего Данте. Пора идти и искать вход в следующий круг Чистилища, Солнце уже поднялось.

Поэт поплёлся за ним, протирая глаза, ещё не в силах выпрямиться со сна. Утреннее Солнце светит в спину, путешествие продолжается на Запад.

quand» io udi» «Venite; qui si varca»

parlare in modo soave e benigno,

qual non si sente in questa mortal marca. [45]

Con l’ali aperte, che parean di cigno,

volseci in sù colui che sì parlonne

tra due pareti del duro macigno. [48]

Mosse le penne poi e ventilonne,

`Qui lugent» affermando esser beati,

ch’avran di consolar l’anime donne. [51]

Вдруг раздалось: «Придите, здесь ступени», —

И ласка в этом голосе была,

Какой не слышно в нашей смертной сени. [45]

Раскрыв, подобно лебедю, крыла,

Так говоривший нас наверх направил,

Туда, где в камне лестница вела. [48]

Он, обмахнув нас перьями, прибавил,

Что те, «qui lugent», счастье обрели,

И утешенье, ждущее их, славил. [51]

Впереди раздался голос: — «Осторожно, здесь ступеньки». Священник в белой пасхальной рясе, ласково встретил Данте и Вергилия и произнёс:

«Блаженны плачущие, ибо утешатся» — стих из Нагорной проповеди, окропив их святой водой. «Qui lugent» (лат.) — «плачущие» (Мф. 5. 4).

«Che hai che pur inver» la terra guati?»,

la guida mia incominciò a dirmi,

poco amendue da l’angel sormontati. [54]

E io: «Con tanta sospeccion fa irmi

novella visïon ch’a sé mi piega,

sì ch’io non posso dal pensar partirmi». [57]

«Ты что склонился чуть не до земли?» —

Так начал говорить мне мой вожатый,

Когда мы выше ангела взошли. [54]

И я: «Иду, сомненьями объятый;

Я видел сон и жаждал бы ясней

Понять язык его замысловатый». [57]

«Ты что сгорбился, не проснулся ещё?» — участливо спросил Вергилий у Данте. Тот, погруженный ещё в раздумья, навеянные сном, просит пояснить смысл увиденного.