Даниэль и все все все - [33]

Когда же все начало меняться в нашем мире и те, с кем мы расставались навеки, вдруг стали наезжать оттуда – тут-то и прилетел в Москву на несколько дней друг Белинковых с московских времен Юлий Китаевич, к тому времени проживавший в Цинциннати. От Наташи он получил задание доставить в Калифорнию архив покойного мужа.

Китаевич задумался. Свобода наступала на родину неотвратимо, как весна, но и память о таможенном шмоне была свежа, как майская роза. Китаевич купил два совершенно одинаковых чемодана. Первый набил рукописями, а второй икрой и водкой в недозволительных количествах. Чемоданные близнецы чинно предъявили себя пограничному рентгену. Нутро первого было серым и скучным, его тотчас затмили внутренности второго, явившие картину вопиющих нарушений. Первый уехал, второй был задержан, уличен, а Китаевич учинил скандал и возмущался ровно до тех пор, пока архив Белинкова, по его расчетам, не достиг, подобно Ионе, брюха кита и не был свален в общий багаж самолета.

История с архивом в чемодане имела параллель в том далеком прошлом, когда Белинков завершил текст второго издания книги о Тынянове, «расширенного и дополненного», как пишут в таких случаях, предваряя обновленный текст. Этот «обновленный» Аркадий начинил неслыханными по своей дерзости аллюзиями, изысканно упакованными намеками и рассуждениями, на вид простодушными, на самом же деле яростными. Да возможно ли выразить лютую ненависть к людоедскому режиму в строках, в словах, пригодных для совсем другой прозы?

Это не оговорка: литературоведение Белинкова со всеми своими смыслами, подпольными и опасными для жизни автора, – сверх всего было именно прозой!

А он, работая над обновленным текстом своего Тынянова, все более уподоблялся шаману, впадающему в благородный, но все же рискованный транс, когда вдохновенное камлание происходит уже само собой.

Как раз в час подобного камлания из-под пера Белинкова вырвались опасные признания. Разумеется, поданные с изяществом, но все же совершенно недопустимые в советской печати. Рассчитывать на сочувствие редакторши не приходилось, если судить по ее репутации. Но в штате издательства у такого человека, как А. Б., были «свои люди», восхищенные почитатели, очарованные при личном общении, готовые на все.

В тот день, когда суровая редакторша должна была прочитать особо опасные страницы, подложенные в рукопись в последний момент согласно тщательно продуманному сценарию, – ей, суровой даме, позвонили. Телефон донес волнующую информацию: в продажу поступила партия японских зонтиков! А в Москве 1965 года – кто бы устоял, кто бы не побежал в галантерею со всех ног, забыв о чести, совести и партийном долге? На время, конечно…

И она помчалась, сердешная, покинув пост среди рабочего дня. А «свои люди» подхватили с редакционного стола взрывоопасные страницы – и в набор!

…Аркадий рассказывал об этом увлеченно. Со временем рассказ становился все более и более ярким, детали сюжета оттачивались, сам он наслаждался. Люди, не попавшие в поле его притяжения, во власть его обаяния, скорее всего, не поверили в этот талантливый рассказ – да такого же и быть не могло!

Но я поверила безоглядно. Тем более что книга вышла в том виде, в котором и желал ее держать в руках сам автор, обучая нас читать между строк.

Оказавшись в одном пространстве с Белинковым, я уже верила в то, что миф куда реальнее действительности. Что слово можно зарядить петардой магии. Что сам Аркадий способен манипулировать словом, как фокусник магическим жезлом: ведь фокусник вытаскивает из пустого цилиндра абсолютно настоящего кролика – кто будет спорить?

Мне, конечно, хотелось, чтобы из цилиндра все же выскочил новенький, настоящий, свежий зонтик. Чтобы та редакторша, облапошенная дура, зря покинувшая служебный пост среди бела дня, – в день триумфа гениального стратега Белинкова А. В. плелась бы домой под проливным дождем, но все же под новым зонтиком и – само собой – японским.

Однако входил ли жест великодушия в генеральный план великого стратега или фокусника – того не знаю.

Но с другой стороны, ведь и цензура в этом втором издании книги о Тынянове пропустила такие пассажи, о каких советский писатель и мечтать не мог! Так что даже Солженицын изумился: как это вам удалось напечатать!..

Но об этом нужно отдельно.

Было так: вышел наконец долгожданный том. В руках автора сигнальный экземпляр… И тут точка: в московских магазинах новой, только что изданной книги нет и нет.

Нет книги в Москве! Служба информации, безукоризненно налаженная Белинковым, кажется, по всей стране, донесла: большая часть тиража отправлена в Таллинн! Почему в Таллинн? Да кто ж ее знает. Может, по общему головотяпству, ведь вряд ли была какая-то причина не допускать книгу к московскому читателю как можно дольше… Аркадий нервничал, в его стратегические планы Таллинн не входил.

Вдруг ко мне заехал знакомый эстонец – проездом из Кисловодска домой – и пообещал, и прислал! Десять экземпляров. Из них два Синявскому и Даниэлю, узникам. Одну мне за удачу в добывании. Главное же – экземпляр Солженицыну. Передано через Копелева.

Получил. Прочитал. Позвонил. Приехал!