Данэя - [10]

…После четверга с его интенсивным каскадом развлечений, дававшим эффективную встряску усталым людям, шли еще три нерабочих дня. Большая часть людей предпочитала провести их на лоне природы, отправлюсь в туристские походы в любые уголки Земли: пешие, лыжные, лодочные. Охотились и ловили рыбу; собирали грибы, орехи, ягоды и дикие плоды в лесах, где в эти дни прекращали роботу роботы-сборщики, и заодно цветы, листья, ветки и корни, которыми украшали свое жилище. Другие отправлялись любоваться архитектурой былых эпох, посещали музеи, чтобы увидеть подлинники великих шедевров искусства.

Их обслуживала целая армия людей, организуя и обеспечивая множества мероприятий, вовлекая в них, заставляя полноценно отдыхать. Служба эта считалась весьма важной и была укомплектована людьми талантливыми, вооруженными большой эрудицией и великолепным знанием психологии. Совершенные под их руководством групповые экскурсии расширяли кругозор, давая одновременно необходимую умственную разрядку.

Многие отдавали это время любительским занятиям искусством. И очень велико было число тех, кто, оставаясь дома, продолжал работать.

…Лал улетел на рыбалку — главным образом, чтобы наедине еще раз продумать ряд вещей. Ракетопланом, а затем аэрокаром он добрался до хорошо ему знакомой таежной реки. Места вокруг были далеки от городов и мало популярны у туристов. Никого не увидишь: только звери да редкие роботы-сборщики ягод, лекарственных трав и сухих веток.

Он с удовольствием дышал таежным воздухом, пахнущим нагретой смолой. Сделал заброс с берега и уселся ждать поклевок. Солнышко пригревало, ветерок чуть обдувал, и он старательно отгонял мысли, боясь прозевать поклевки.

Потом небо застлало облаками. Но к тому времени он уже поймал пару рыбин — хватит на уху и пожарить: робот приготовит быстро.

Выпил темной, настоянной на травах по своему особому рецепту, водки, съел горячую уху и зарумяненную как следует рыбу. Клонило в сон. Ветер усиливался, шумели верхушки кедров и лиственниц. Лал забрался в палатку, лег и, укрывшись электроодеялом, почти моментально заснул.

…Через час его разбудил шум дождя. Он откинул оконную шторку: темнота, вид самый тоскливый. Напился горячего чая и снова улегся, закурил. В трубке — курительная жидкость, капельки которой, проходя через нагреватель, работающий от микробатарейки, выходят в виде паров, создающих вкус во рту — и абсолютно безвредных.

До чего неуютно он чувствует себя. Гнетут и шум ветра, и сырость, вместе с воздухом входящая в палатку. Небо там, снаружи, угрюмое, свинцовое. Тоскливое ощущение, что ты прочно отрезан от всех. Вызвать аэрокар, чтобы улететь отсюда? Куда-нибудь: где светит солнце?

А! Ерунда. И там будет тоже: так же неуютно он чувствовал себя и дома и на пиру. Потому что он сейчас, действительно, прочно отрезан от всех. Тем страшным открытием, которое недавно сделал. Пока лишь для себя: никто не хотел его выслушать и понять.

Тягостное чувство отступило только позавчера, во время разговора с Даном, когда появилась надежда на возможность понимания. Но Дан пока молчит — Лал ни за что не решится вызвать его первым.

Пора подумать, пожевать свои мысли.

В величайшей древней книге — Танах, она же Библия, в части ее Когелет, иначе Екклесиаст (Проповедник), он когда-то прочел:

«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».

Эти слова, приписываемые древнему мудрецу — царю Соломону, поразили его тогда. И они тоже были повторены, много позже. Как один из основных законов диалектики — закон отрицания отрицания: явления непрерывно повторяются, но каждое следующее повторение происходит на более высоком уровне.

Для всех это были прописные истины, для него — не только. Именно используя это положение, он при сопоставлении былых эпох с нынешней натыкался на ряд малоприятных аналогий. Впервые подобное случилось, когда он делал докторскую диссертацию, и это пробудило интерес его к историческому анализу окружающей действительности. Самый ценный материал для этого могло дать занятие журналистикой, и он стал тогда дополнительно учиться в литературном институте.

История. Она много может рассказать и подсказать тому, кто любит ее и способен многое хранить в памяти. С самого детства она была для него главным. Он поглощал исторические книги и фильмы, впитывая в себя и запоминая огромное количество фактов, имен и дат. История была его страстью. Хотя и по другим предметам он также хорошо успевал благодаря своей способности во всем чувствовать главное: это помогало тоже — лучше понимать историю, и с такой меркой он к ним и подходил.

Тема его докторской диссертации называлась «Гуманизм современной эпохи». Критикой основных общественных принципов там не пахло: они казались, как всем, несомненными, — но все же были отмечены как теневые кое-какие стороны действительности.

Она привлекла к нему внимание: через несколько дней после ее защиты он получил приглашение работать в «Новостях». Марк, редактор, с которым ему предстояло работать, отметил в диссертации ряд ценных для журналиста качеств: умение доходчиво излагать в сочетании с большой информационной насыщенностью, видеть главное и динамично анализировать. Но, главное, — несколько необычный сейчас подход к действительности как к очередному этапу исторического развития, являющимся прямым продолжением предыдущих эпох, с которыми он сравнивался.