Данайцы - [4]

Раздался звонок. Это был автомеханик. Хозяйка дома передала ему, что у меня проколото колесо, он был готов приехать подлатать его. Я не помнил, чтобы говорил хозяйке про колесо, но, конечно, ничего не возражал против подобной услуги.

Вскоре к дому подкатил обшарпанный фургончик. Механик, оказавшийся пышноусым мощным стариком с прокопченной шеей и с погашенной трубкой в зубах, без лишних слов направился к моему авто и стал откручивать спущенное колесо. На мое приветствие старик только выставил подбородок. Сняв колесо, он крикнул в направлении фургончика:

– Карл!

Внутри фургончика стукнуло, задняя дверца его отворилась, и я увидел того самого молодого человека, что гулял с Юлией по пляжу. Это был сын механика. Карман его штормовки по-прежнему оттягивала бутылка пива. Вблизи, конечно, он и грамма не походил на одноклассника Юлии. Не поздоровавшись со мной и, похоже, вовсе меня не заметив, он подхватил колесо и унес его в фургончик. Старик вынул изо рта трубку и закурил сигарету. Через пять минут все было готово. Карл подкатил колесо к отцу, а мне протянул черный гвоздь, прибавив:

– Возвращайтесь другой дорогой.

– Иди, – сказал ему отец, потушил окурок, опять сунул в зубы трубку и стал навинчивать ступицу обратно на ось.

Карл развернулся, и в этот момент некая неуловимая метаморфоза изуродовала его фигуру. Он клоунски, юродиво сгорбился, голова его ушла в плечи, будто он приготовился к удару. Завороженно и даже с некоторой опаской я смотрел, как он достает из кармана бутылку и крадется к бельведеру. Старик начиркал на мятом листке счет и с явным неудовольствием протянул его мне.

«Недурно», – подумал я. Такие вот листки мне иногда показывают на улице глухонемые.

– Наличными, – добавил старик.

Я подал ему купюру, при виде которой у него зашевелились усы и трубка накренилась так, что мне стало видно опаленное дно ее чашки.

– У меня нет сдачи.

– И не нужно. Тут еще за две бутылки пива. И поторопите Карла.

– Карл! – заорал старик, пряча деньги и пятясь к фургончику. – Карл, чтоб тебя! Поехали!..

Полпути от бельведера к машине Карл проделал бегом, но перешел на шаг, этакий салонный аллюр, и, прежде чем запрыгнуть в кабину, с напускной учтивостью поклонился мне. Фургончик чихнул, с урчанием выбрался на дорогу и пропал за холмом.

Юлия по-прежнему не сидела в бельведере. Делая вид, будто осматриваю дом снаружи, пару раз я подходил к бельведеру, но она не подумала и обернуться в мою сторону. На рукаве ее свитера темнело мокрое пятно, открытая бутылка пива стояла на рассохшемся столике. Зайдя снова в дом, я взял из холодильника другую бутылку, пошел к морю и бродил по обнажившимся мелям.

– И черт с тобой, – шептал я, – и черт с тобой…

Это, конечно, сейчас, так сказать, с высоты положения я могу объяснять себя. Это сейчас я знаю, что все наши скандалы объединялись одной простой схемой: я был рупором возмущения не столько своего, сколько возмущения Юлии, собственным горлом я доказывал ей ее же правоту. Но чего я не могу понять до сих пор, так это того, как не ясно нам было тогда, что не дом мы выбираем себе, не то, что будет ждать нас двадцать лет – Господи, и к какой только высокопарной лжи мы не были расположены, – а то, что будет напоминать о нас, памятник. Двадцать лет! Да что мы могли знать о таком чудовищном сроке? Что мы знаем о нем теперь? А вот когда нас впервые припекло по-настоящему – у нашего собственного дома, – вот тогда мы и стали хвататься за то, что случилось у нас под руками: за Карла, за одноклассников, за ревность, за бутылки. Впрочем, и тут, если можно так сказать, мы старались соблюсти приличия. Более того, когда все наши нехитрые декорации уже трещали по швам, и правда какой-то фантастической тучей пёрла на нас, мы шли в соблюдении этих приличий до конца. Ведь мы все-таки купили дом. Оговаривая детали сделки с хозяйкой, я не раз хотел спросить ее, зачем нужно было разбрасывать гвозди на дороге, разве не было других способов привлечения покупателей? – но, конечно, так и не решился. Не было бы гвоздя в колесе, не было бы и сделки. Все тут явилось на своих местах. И я соблюдал приличия. И даже после того как, не моргнув глазом, эта ведьма отвергла последнюю мою просьбу – показать лестницу на второй этаж, которого я еще не смотрел, – я только понимающе улыбнулся. Потому что «никакой лестницы и, уж подавно, никакого второго этажа для вас не должно существовать. Забудьте об этом. Да это и не учитывалось в цене».

Вечером того же дня мы тихо справили новоселье – какой-то бакенщик на пляже, видя, как я брожу по отмелям с бутылкой пива, неожиданно предложил мне шампанского. Тоже, между прочим, по сходной цене.

***

День старта выдался как на картинке. В небе было ни облачка. На смотровой площадке играл духовой оркестр. Из пожарной машины зачем-то поливали жухлую траву вокруг площадки, отчего пахло размокшим огородом. Телевизионщики препирались с пожарниками – вода попадала на аппаратуру. Из толпы, помалу шалевшей от весеннего солнца и безделья, нам кричали прощальные глупости, которых мы почти не слышали из-за оркестра, и бросали букеты цветов, от которых ветер доставлял одни трескучие оболочки. Кругом нас лежала такая огромная и плоская степь, что, казалось, дальше нее уже нет никакой земли.