Дамский наган - [3]

По выходным Феликс приезжал к нему в гости. Совсем недавно второе лицо, опять лицо, в государстве поднимало рюмку, а Феликс стакан, водки за великого Владимира Ильича Ленина, затем в тех же пропорциях пили за дорогого Иосифа Виссарионовича Сталина. Феликс жадными глотками вливал в горло водку, чувствуя, что выполняет историческую миссию. Впрочем, ему на этих встречах казалось, что он не полностью отдает родине свой патриотический долг. По простому это называется — недопил. Еще один стакан было бы в самый раз. Однако, что поделаешь, уважаемый Георгий Плеханов оказался не до конца последовательным вождем пролетариата. Подвели интеллигентские штучки. А жаль, в самый раз было бы выпить за него третий стакан.

Когда я бывал в Москве, Феликс приходил ко мне в гости. Внешне он мало изменялся. Разве что только полысел, как Молотов да правый глаз стал немного щурится, как у вождей на портретах. Мои приятели никак не могли понять наших отношений.

Стасик Рассадин всегда чувствовал, если Чуев накануне был у меня.

— Проветри помещение, Челиксом пахнет.

И, действительно пятнадцать минут назад Феликс был у меня.

— Ну, какие новости от Молотова? Как там пакт с Риббентропом? — не успокаивался Рассадин.

И я добросовестно рассказывал, что сегодня узнал от Чуева.

Ехали вожди в «эмке» проверить одно из военных подразделений Подмосковья. Это было в самом начале тридцатых. На загороднем железнодорожном переезде шлагбаум был опущен. Приближался поезд. Машин в то время было мало, и стрелочник подошел посмотреть, кто едет в такой чистенькой. Закрывшись от солнца ладонью, он присел у капота и вслух заметил: «Сталин». Обошел машину и опять проявил политическую грамотность — «Молотов». Заглянув внутрь снова, разглядел и узнал Ворошилова. Глянул на крайнего слева и аж присел: «Еб твою мать, Буденный!»

Сталин долго смеялся и впоследствии иначе своего архиусатого командарма не называл. Когда появлялся кремлевский кавалерист, Иосиф Виссарионович оживлялся и приветствовал его: «Еб твою мать, Буденный!» Тоже, между прочим, кличка. Причем очень подходила. Особенно в устах специалиста по языкознанию.

О том, что дамский наган действительно существовал, я убедился из другой истории Молотова, пересказанной мне Феликсом.

Женскую «пушку» подарил Аллилуевой ее брат. Она, в отличии от чеховского ружья, выстрелила сразу.

Праздники мрачные вожди обычно встречали небольшими компаниями. И на этот раз октябрьские отмечали скромно. За круглым столом в одной из кремлевских комнат сидел Сталин с Аллилуевой, Молотов и Ворошилов с женами. А для разнообразия пригласили Тухачевского с его супругой, писанной красавицей. Кто знает, может быть горький осадок этой ночи и сделал всего через несколько лет прославленного полководца врагом народа.

Сталин веселил праздничную компанию. Он скатывал комочки хлеба и стрелял ими в жену Тухачевского. Особенно радовался великий шутник, когда он попадал в пышную грудь красавицы.

— Почему некоторые представители нашей партии говорят «ворошиловский стрелок»? — обращался он к смущенно улыбающемуся Клименту Ефремовичу. — Может быть правильнее будет — «сталинский стрелок»? А?

Еврейские интеллигентные жены Молотова и Ворошилова делали вид, что все это ужасно остроумно. Мрачной была только Аллилуева. В какой-то момент ей надоела эта игра, и она, улучив минуту, выскользнула из комнаты. Ее отсутствие затянулось, и Сталин показал головой на дверь. Ворошилов понял, что это относится к нему и означает — приведи эту нервную женщину. Климента долго не было. Когда он вернулся по его лицу все поняли, что произошло нечто не поправимое.

Сталин ринулся в коридор. За ним устремились все.

— Где? — крикнул он на ходу и Ворошилов показал — где.

Аллилуева лежала на полу в луже крови. Рядом с ней валялся подарок брата — дамский наган.

— Нэ уберег. — Тихо сказал Сталин.

А может быть Молотов придумал, что он так сказал. Скоро он и сына своего, Якова не убережет. И опять произнесет романтические слова: «Солдата на маршала не меняем». Не убережет самых талантливых людей своего поколения. Тысячи, десятки тысяч людей станут его жертвами. И это произойдет через пять и через десять лет. Всего через одну и через две сталинских пятилетки.

Как раз в это время появлюсь на свет я. Меня с самого начала будто задела тень этого времени. Я родился мертвым. Слишком рано я сделал первый вздох и не донырнул несколько сантиметров до бытия — захлебнулся.

Если бы это произошло в одесском роддоме, моя безымянная душа выскользнула бы в окно и полетела в сторону моря — к Ланжерону. Но я родился, как было уже сказано, в командировке, в глухом селе, где фельдшером был пожилой немец, который все умел и не был брезгливым. Трубкой он высосал слизь, которой я захлебнулся, и сказал старухе, что ему помогала:

— Тважды счастлифый, родился ф рупашке и мертвый. Первый раз такое фижу.

И в этот момент я заорал. Смерть, которую он высосал из меня, была выплюнута в помойное ведро.

Через два года фельдшера выслали в Сибирь, как немецкого шпиона. Родись я немного позже, и никто на земле не оживил бы меня. Судьбу мою с самого начала будто рассчитала гениальная машина. Рок наступал на пятки.