Дампир. Дитя Ночи - [8]

Тетка Бея старалась обращаться с Магьер как с собственной дочкой, но вот другие односельчане не были так милосердны. То, что ее отец был из благородных, что он захотел, да и взял в любовницы хорошенькую девушку (а хорошеньких девушек в деревне было в обрез), — одного этого было для многих достаточно, чтоб искать, на ком отыграться за этакую несправедливость. Отец-то уехал, а вот Магьер осталась. И все же в отношении к ней крестьян кроме самой типичной ненависти было что-то еще.

Шепоток, опасливые взгляды, ругань, издевательские клички — вот что обрушивалось на Магьер всякий раз, когда она проходила мимо односельчан. Они не разрешали своим детям играть с ней. Единственный ребенок, который попытался нарушить этот запрет, — Гешан, сын козопаса, — заработал в конце концов жестокую трепку, и ему было строго-настрого наказано держаться подальше от «бесовского отродья». Чем-то отец Магьер изрядно напугал крестьян, причем вовсе не тем, что он по воле своего сюзерена властвовал над их жизнью и смертью. Вначале Магьер всеми силами стремилась узнать правду, понять, что навело такой страх на односельчан и почему они с такой враждебностью сторонятся и ее.

Тетка Бея как-то обронила сочувственно: «Они боятся… опасаются, что твой отец был не совсем человек…» — но больше от нее Магьер ни слова не добилась.

В конце концов она перестала расспрашивать о своих родителях, зато от души презирала односельчан за их невежество и суеверность. С годами крестьяне не стали ни милосерднее, ни просвещеннее, а враждебность, окружавшая Магьер, лишь усилилась. Прошлое стало безразлично Магьер, а вот в настоящем она ненавидела все — включая и тех, кто ее окружал.

Когда ей сравнялось шестнадцать, тетка Бея отвела ее в сторонку и вытащила из-под кровати запертый на замок деревянный короб. В коробе оказался сверток, обернутый в промасленную ткань. В этом свертке были сабля, два диковинных амулета и кожаный доспех. Один из амулетов представлял собой топаз, оправленный в олово, подвешенный на тонком кожаном ремешке. Другой — небольшой металлический полуовал, к которому был прикреплен кусочек кости, покрытый непонятными знаками. В отличие от первого, этот амулет был подвешен на цепочке, пропущенной через металлический полуовал так, что как его ни надевай, а кусочек кости окажется снаружи.

— Он, верно, думал, что родится сын, — заметила тетка, имея в виду таинственного отца Магьер. — Ну да ты наверняка сможешь все это продать.

Магьер взяла в руку саблю — она оказалась на удивление легкой, и клинок даже в полумраке комнаты сиял чисто и ясно. У основания рукояти был вырезан крохотный значок, похожий на букву, — только вот неведомо, что он обозначал. На сабле не было ни пылинки, словно все эти годы ее регулярно протирали и чистили… а вот на коробе лежал такой толстый слой пыли, что сразу становилось ясно: к нему очень давно уже не прикасалась ничья рука. Саблю, безусловно, можно было выгодно продать, но Магьер сейчас подумывала совсем о другом… и чем дальше, тем больше эти мысли овладевали ею. Как-то ночью, в самом конце весны, она незаметно выскользнула из деревни и ушла, ни разу не оглянувшись назад.

Наверняка в этом мире сыщется для нее местечко и получше. Словом, что угодно, только бы каждый день не видеть в глазах людей откровенную ненависть или притворное равнодушие. Магьер не было больше дела до загадок ее прошлого, что до будущего — она знала твердо, что не желает прожить свою жизнь в окружении этого суеверного сброда. Одиночество легче будет снести, если она станет по-настоящему одинока.

В последующие годы ей пришлось нелегко. Она переезжала из города в город, бралась за любую работу, чтобы не умереть с голоду, и училась, училась, училась — фехтовать и просто драться, охотиться, выманивать деньги у чрезмерно доверчивых простаков. Найти работу для женщины, которая не захотела осесть на одном месте, куда как трудно — дважды Магьер и в самом деле едва не умерла с голоду… но домой не вернулась. И никогда не вернется.

Ее ненависть к суеверию и невежеству не ослабела с годами — наоборот, окрепла. Магьер убедилась, что крестьяне повсюду одинаковы, то есть суеверны. Не так уж трудно было прийти к мысли использовать эту их слабость для своей пользы. Больше всего люди боятся тьмы и смерти, и наибольший страх вызывает у них то, что соединяет в себе тьму и смерть. Идея стать «охотницей на вампиров» созрела у Магьер не в одночасье — она формировалась по мере того, как Магьер убеждалась, что можно заработать на суеверном страхе, том самом страхе, который когда-то обрек ее на отверженность в деревенском жестоком мирке.

Вначале она работала одна, убеждая крестьян, что вампиры зачастую — бесплотные духи, которых можно изловить и уничтожить. Разноцветные летучие порошки, невнятные, но впечатляющие заклятия, напевы и завывания — все это без труда убеждало невежественных крестьян, что Магьер по силам призвать дух вампира и запереть его в бронзовом сосуде. К этим трюкам она прибавила еще один: прятала под одеждой бурдюк с красной краской, и в нужный момент на ее теле, к ужасу крестьян, появлялись кровавые раны — якобы от стычки с неведомым противником. Обычно она приезжала в город и останавливалась в самой многолюдной таверне, откуда без труда по округе распространялись слухи о ее «профессии». Именно в такой таверне она как-то и повстречалась с Лисилом. В своем деле он был на редкость хорош. Настолько хорош, что Магьер и сама дивилась тому, как сумела его поймать.