Дама в автомобиле, с ружьем и в очках - [61]

Мне кажется, что сквозь слезы, сквозь икоту, мешавшую мне говорить, я засмеялась. Да, засмеялась, это было похоже на смех. Теперь была потрясена она и повторяла: «Алло, алло!» – и я слышала на том конце провода ее учащенное дыхание.

– Дани, ты где? Господи, умоляю, скажи мне, по крайней мере, где ты находишься?

– В Вильнёв-лез-Авиньоне. Послушай, Анита, я объясню тебе, не волнуйся, я надеюсь, что все пройдет, я…

– Где ты? Как ты сказала?

– В Вильнёв-лез-Авиньоне, департамент Воклюз. В доме.

– Боже мой, Дани, но каким образом, в каком доме? Ты с кем? Откуда ты узнала, что я в Женеве?

– Наверное, кто-то в агентстве сказал. Уже не помню. Где-то услышала.

– Скажи мне, с кем ты? Передай ему трубку.

– Нет, тут никого нет.

– Но, господи, ты же не можешь оставаться одна в таком состоянии! Я ничего, ничего не понимаю, Дани!

Мне было хорошо слышно, что теперь она тоже плачет. Я пыталась ее успокоить, говорила, что после того, как я услышала ее голос, мне стало легче. Она сказала, что с минуты на минуту в отель должен вернуться Мишель Каравель, что он решит, что нужно делать, и они мне перезвонят. Она сядет на самолет и прилетит ко мне. Должно быть, я пообещала, что не тронусь с места и буду ждать их звонка. Я совершенно не собиралась ничего ждать, но дала ей слово, а когда повесила трубку, то с нескрываемым облегчением подумала, что она так беспокоится обо мне, что даже забыла спросить мой номер телефона, и не будет знать, где меня искать.

Яркий прямоугольник двери в вестибюль. Я в темноте. Время тянется, как сломанная пружина. Да, я знаю, что время может тянуться, прекрасно знаю. Когдая потеряла сознание наэтой станции в Дё-Суар-лез-Авалоне, сколько это продолжалось? Десять секунд? Минуту? Но такую долгую минуту, что в ней растворилась реальность.

Да, именно там, когда я пришла в себя, стоя на коленях на кафельном полу, началась ложь. Я рождена для лжи. И должен был наступить такой день, когда я пойму, что самая отвратительная ложь – это я сама.

Что было на самом деле? Я, Дани Лонго, преследовала бросившего меня любовника. Угрожала ему в телеграмме. Полетела за ним следующим рейсом через сорок пять минут. Застала его в этом доме, когда он уже забрал из мастерской отремонтированную машину. Во время последовавшей ссоры схватила со стоящего рядом стенда ружье. Три раза выстрелила в него и дважды попала прямо в грудь. Потом, придя в ужас, стала думать лишь о том, как мне увезти подальше труп, спрятать, уничтожить его. Я дотащила его до багажника, завернув в ковер, потом, не сознавая, что делаю, гнала всю ночь по автомагистралям, направляясь в Париж. Попыталась поспать несколько часов в гостинице в Шалоне. В машине не горела фара, и меня остановил жандарм на мотоцикле. Я забыла свое пальто в кафе на дороге в Осер. Видимо, из этого кафе я и звонила Бернару Торру. Потом, скорее всего, передумала, поскольку не знала, как избавиться от трупа, и поняла, что если его обнаружат, то все равно быстро выйдут на меня. Я развернулась, полумертвая от усталости и страха. Где-то раньше я повредила себе левую руку. Наверное, во время ссоры с убитым я случайно поранилась. Я вернулась на станцию техобслуживания, где уже побывала утром, возможно, без всякого повода, как автомат, который как заведенный повторяет заданное движение и не может остановиться. Там, стоя перед раковиной с открытым краном, я почувствовала, что во мне внезапно что-то оборвалось, и потеряла сознание. И вот тогда началась ложь.

Когда я снова открыла глаза – через десять секунд, через минуту или еще позже? – я думала лишь про алиби, которые сочиняла себе ночью. Наверное, я так сильно, так отчаянно мечтала, чтобы реальность оказалась вымыслом, что действительно воспринимала ее такой. Я цеплялась за бессмысленную, целиком вымышленную историю. Я смешивала какие-то подлинные детали с воображаемыми: светящийся экран, кровать под белой шкурой, фотография обнаженной женщины – все это существовало на самом деле. Жюль Коб исчез в никуда, и эту пустоту и все, с ней связанное, я заполняла какими-то чудовищными логическими измышлениями. И снова, оказавшись лицом к лицу перед событиями, которым не в силах была противостоять, я избрала бегство, но, поскольку бежать мне было некуда, я предпочла уйти в себя.

Да, я знаю, это так на меня похоже.

Кто такой Жюль Коб? Почему у меня не сохранилось никаких воспоминаний о нем, если сейчас я смирилась с мыслью, что все это произошло на самом деле? На одной из фотографий, которые я разорвала наверху, на мне была рубашка, которую я не ношу уже два года. Выходит, Жюль Коб знает меня довольно давно. Значит, я не раз бывала в этом доме: здесь хранятся мои вещи, об этом говорила светловолосая девушка, живущая напротив, – это бесспорные доказательства. И если я позволила этому человеку фотографировать себя в таком виде, получается, что между нами были по-настоящему близкие отношения, которые нельзя просто так, бесследно стереть из памяти, из жизни. Я ничего не понимала.

Но что я должна понимать? Я знаю, что люди, теряя рассудок, не считают себя сумасшедшими. Только и всего. Мои знания по этому вопросу ограничиваются перелистыванием женских еженедельных журналов и курсом по философии в лицее, который я уже давно забыла. Я не в состоянии объяснить себе, какое помутнение сознания привело меня сюда, а мое представление о реальных событиях, по всей вероятности, весьма далеко от реальности.