– Вы же понимаете, князь, – мягко улыбнулся Август в ответ, – графиня не может выйти к таким гостям, как вы и эрцгерцог, не приведя себя в порядок. А мы только что с дороги…
Прозвучало примирительно, имея подтекстом, спрятанным в одной лишь интонации, сакраментальное: «Женщины! Что с них взять!..»
– Да, разумеется, – кивнул князь.
– Еще вина? – вежливо поинтересовался Август, с трудом поймав взгляд эрцгерцога.
– Вина? – Казалось, Бабенберг витает в облаках.
М-да…
– Добрый вечер, господа!
Женщине снова удалось его удивить. Каким-то неведомым образом она вошла в гостиную, не обнаружив заранее своего присутствия за дверью. Да и дверь открылась как-то подозрительно бесшумно. При этом Август не уловил даже «отзвука» волшебства. Все происходило настолько естественно, что даже у него, на опыте познавшего впечатляющую материальность графини, начинало закрадываться сомнение в ее физической реальности.
Дух или призрак… Как-то так!
Между тем Теа приблизилась к поднявшимся из кресел гостям, наградила их милой улыбкой, позволив церемониально поцеловать ей руку, представилась эрцгерцогу и, не на шутку удивив Августа, неожиданно предложила:
– Что ж, давайте перейдем к делу! Ваше высочество, не могли бы вы пройти в центр комнаты?
– Я эрцгерцог, а не кронпринц, – без лишних эмоций поправил ее Бабенберг, выполняя тем не менее ее пожелание.
– Хорошо, – покладисто согласилась Теа. – Прошу вас, ваша светлость.
И она указала эрцгерцогу, где именно хотела бы его видеть.
– Вы что-нибудь видите, мой друг? – спросила она Августа, не выдавая своего напряжения или неуверенности.
К удивлению Августа, сейчас она была совершенно спокойна и на губах ее играла ироничная улыбка, от которой, впрочем, мороз по коже продирал.
– Нечто похожее на грозовое облако за спиной эрцгерцога, – озвучил свои впечатления Август, знавший, что Теа ничего этого видеть не может.
«Но как играет! – восхитился он, наблюдая за женщиной. – Какова актриса!»
– Облако, – кивнула она. – Облако – это хорошо. Вернее, плохо…
Она задумчиво обошла эрцгерцога, словно бы рассматривала что-то, не видимое никому, кроме нее одной, ну и Августа за компанию.
– Присядьте, ваша светлость! – разрешила она наконец, как если бы была вполне удовлетворена результатами «обследования». – Мне потребуется некоторое время, чтобы подготовить кое-какие инструменты, необходимые для дальнейшего исследования. Но не волнуйтесь, это недолго. Максимум десять минут.
То, чем занялась женщина после этого, могло бы ввергнуть Августа в изумление, если бы не состоявшийся накануне разговор о различиях в восприятии магии и способах обращения с ней.
Теа вышла из комнаты, но ненадолго. Она вернулась уже через несколько минут, принеся с собой кожаный несессер, в котором обычно держала свои туалетные принадлежности: расчески и щетки для волос, зеркало на длинной ручке, заколки и прочую женскую ерунду. Сейчас, однако, она извлекла из шкатулки совсем другие вещи, и Август понял, чем она занималась в своих апартаментах все эти незапланированные полчаса. Она не терпение гостей испытывала, а готовилась к колдовству на свой манер, и Августу стало вдруг просто интересно, что еще она могла придумать. Сам он собирался решать проблему эрцгерцога по старинке, но не захотел мешать Теа попробовать что-нибудь новенькое. И она не заставила себя ждать.
Первым делом она достала из несессера пенал с гравировальными инструментами и собирающую плоско-выпуклую линзу фламандской работы. Затем, закрепив линзу в ювелирных шаровых тисках так, чтобы она лежала плоской стороной вверх, Теа взяла малку[59] и алмазные циркуль и штихель и начала уверенной рукой наносить на стекло черты и окружности. Она молчала. Молчали и все остальные, включая Августа, завороженно следившего за ее работой. Что именно она делает, он понял только через несколько минут. Теа гравировала на стекле девятиугольник – эннеаграмму семи планет, состоящую из трех треугольников, объединенных в круг. Честно говоря, он не совсем ясно представлял себе цель этой работы, как не понимал и того, зачем Теа вообще взялась за гравировку именно сейчас, на глазах у «заказчиков». Но, разумеется, Август промолчал. А Теа, достаточно быстро справившись со своей требующей невероятной точности работой и достав остро оточенные восковые мелки, принялась наносить на стекло семь планетарных знаков.
– Ну вот, – сказала она, завершив приготовления. – А теперь посмотрим на проклятие поближе.
Теа вынула линзу из креплений и, развернув ее выпуклой стороной к Бабенбергу, прищурилась, вглядываясь во что-то видимое только ей одной, если, разумеется, она действительно что-то там видела.
– Что ж, – сказала она через минуту, – даже не знаю, что вам сказать, господа. Почерк, возможно, мой. Заклинание это я когда-то накладывать умела. Скорее всего, смогу и сейчас. Ума не приложу, чем уж таким оскорбил меня ваш предок, ваша светлость. Просто не помню. Но если это и в самом деле была я, оскорбление должно было быть воистину вселенских масштабов…
Все это Теа высказала ровным спокойным голосом с минимумом необходимых эмоций.
– Что за проклятие? – неожиданно спросил эрцгерцог.