Впрочем, среди прочих гипотез Августу больше всего нравилась та, в которой Кхар был знаком с Теа еще в прошлой жизни. Некоторые вороны – и в особенности вороны волшебные – живут и по двести, и по триста лет. Так что ничего невозможного в этом предположении не было, зато было интересно, отчего женщину признали и домашние духи виллы Дориа, и древний ворон, и еще более древняя нимфа лагуны. Только ли знакомая им всем эманация жизненной силы и внешнее сходство сыграли в этом роль? А что, если совпадали и другие качества, в том числе и аура обеих Теа д’Агарис? Последнее могло бы объяснить как недюжинные способности возрожденной колдуньи, так и ее поведение, временами ставившее в тупик и самого Августа, который, по идее, должен был уже вполне привыкнуть к женщине, почти полгода жившей рядом с ним. Но привыкнуть не удавалось. В тот момент, когда Августу казалось, что он начал наконец ее понимать, выяснялось, что он снова ошибся.
Так случилось и этим вечером. Выпив вина и подробно обсудив события прошедшего дня, Август и Теа расстались, пожелав друг другу спокойной ночи и хороших снов. Теа ушла в свою спальню, Август – в свою. Спать ему, однако, не хотелось, поэтому, сняв сапоги и камзол, он умылся, плеснул в серебряный стаканчик немного зрелой[48] пьемонтской граппы и, набив трубку, сел к столу, чтобы еще раз, но уже более тщательно, изучить «Пролегомены Темного Искусства» риттера Иеронима фон Вейгена.
Книга была отпечатана на немецком языке в типографии Отто Вагнера в Бремене в 1597 году, а Теа д’Агарис купила ее – если исходить из даты, вписанной в экслибрис, – в мае 1619-го. То есть издание было достаточно старым, и Август мог только гадать, как так вышло, что книга эта нигде и ни разу не попалась ему в руки. Впрочем, она и не цитировалась никем из знакомых Августу авторов, а это было уже из разряда «странных чудес», тем более что, несмотря на название, речь в ней шла не о толковании общих понятий, а о достаточно сложных вещах, отнюдь не предназначенных для неофитов. Фон Вейген рассуждал о том разделе высшей магии, который традиционно называют циклическими заклятиями, то есть предназначалась книга зрелым и хорошо образованным колдунам, высоко поднявшимся по ступеням мудрости.
Оставив до времени в стороне личные записи графини Консуэнской, Август принялся вдумчиво изучать сам текст трактата, который, как оказалось, таил в себе множество более чем интересных вещей. Любопытные мысли, нетривиальные «технические» идеи, упоминания о редких и малоизвестных – а то и об уникальных и никому не известных – явлениях и феноменах. Кроме того, книга была написана на редкость хорошим языком, и читать ее было одно удовольствие. Неудивительно поэтому, что, увлекшись чтением, Август даже не заметил, как в его покои вошла Теа.
– Август! – позвала она, и, оторвавшись от страницы, он поднял голову, чтобы увидеть перед собой женщину, одетую в одну лишь тонкую батистовую рубашку. В мерцающем свете свечей белая, отделанная кружевами сорочка казалась абсолютно прозрачной. Впрочем, такой она на самом деле и была.
Однако Август не успел обдумать это впечатление, поскольку в следующее мгновение Теа забрала у него книгу, отложила в сторону, а сама вдруг оказалась сидящей у него на коленях. Обняла его за шею, заглянула в глаза и, оставшись, кажется, довольной увиденным, поцеловала в губы. Что сказать?.. Август уже целовался с Теа, но такого поцелуя у них еще никогда не было. Этот поцелуй был полон желания и страсти, и впервые за всю недолгую историю их отношений все это откровенно демонстрировала сама Теа. Сама пришла к нему ночью в спальню, наверное, не без умысла забыв накинуть на себя не то что шлафрок, но хотя бы легкий пеньюар. Сама уселась к нему на колени, позволив Августу вполне ощутить жар ее тела, упругость бедер и твердость возбужденных сосков. И поцеловала его тоже сама, выплеснув на него разом такой шквал страсти, что Август сразу же вспыхнул, как сухое дерево, в которое ударила молния…
Пытаясь вспомнить затем, что и как происходило с ними после первого поцелуя, Август должен был признаться, что Теа превзошла все его ожидания. Ее красота словно бы удвоилась, напитанная силой эмоций и невероятным всплеском ее собственной магической силы. А то, что она творила с собой и с ним, нельзя было объяснить одним лишь заемным знанием, принадлежащим старушке Маргарите Браганца. Теа была слишком собой, чтобы кому-нибудь подражать, и притом невероятно естественной, что напрочь отметало подозрения в «плагиате». Но окончательно ввергло Августа в прострацию признание счастливой и довольной женщины, сделанное ею «утром нежности», пришедшим на смену «ночи страсти». Нежась в объятиях Августа, Теа приподняла голову, лежавшую до этого у него на груди, улыбнулась счастливо – глядя глаза в глаза – и шепнула то, что он меньше всего ожидал сейчас от нее услышать:
– Никогда не думала, что в первый раз может быть так хорошо…
Ну да! Все так и обстояло. Та женщина, с которой Август провел ночь, не знала других мужчин, кроме него. Никогда никому не отдавалась, если быть точным в определениях. Но и тело, в котором она теперь обитала, было девственно, если и не в анатомическом смысле слова – все-таки Август воссоздал Теа такой, какой она была, когда оставила своему любовнику прядь рыжих волос, – то уж верно в метафизическом.
