Дальние рейсы - [42]

— Точно, — сказал я. — Как в той морской песне: на палубу вышел, а палубы нет!

Надя засмеялась тихонько; замерзшие губы не слушались.

— Ну, что вы! Здесь будто в сказочном царстве. Под плащом рыцаря на краю бездны!

— Вы что же, до утра намерены?

— До конца шторма, — твердо произнес Алексей, шмыгнув покрасневшим носом.

Нет, стоять тут долго нельзя. Наверняка и он и она простудятся и заболеют. Я разыскал хорошее местечко на самом верху, куда редко кто наведывался из-за сильного ветра. Но там, возле трубы, имелся этакий большой железный ящик с жалюзи, сквозь которые вентилятор гнал теплый воздух из недр судна. За этим ящиком было тепло и сухо.

Притащив туда три плетеных кресла, я позвал Алексея с Надей и сам присел рядом с ними. Третий — лишний, разумеется, но ведь я нашел им пристанище — это раз. А во-вторых, мне было скучно. Новых знакомств не хотелось, одиночество тяготило. Было приятно хотя бы помолчать вместе с ними.

После полуночи корабль опустел, смолкли голоса. Люди разошлись по каютам. А я не мог расстаться с необычайной, почти фантастической картиной. Могучая грот-мачта высилась перед глазами, как желтый столб, уходящий в небо, опутанный паутиной вант и оттяжек. На вершине мачты горел сильный прожектор, направленных! назад, в сторону кормы. Прожектор не озарял, а лишь отраженно, дымчато высвечивал площадку у основания мачты, сплетение вант, контуры леерных стоек. Все это казалось почему-то белесым. А дальше — мрак. Черный, ревущий, стонущий мрак, плотно охвативший судно со всех сторон. Даже луч прожектора не мог распороть клубящейся мглы.

Через корабль зримо, волнами, полз туман, такой густой, что иногда совсем затемнял прожектор, и я видел только расплывчатое пятно высоко над головой. Потом туман редел, становился почти незаметным, лишь слегка размывал очертания предметов, и они чуть-чуть колебались и плыли, словно при знойном мареве в жаркий день. В этой сказочной зыбкости странным образом сместились все понятия о размерах и расстоянии.

В кругу света возле прожектора мелькнуло что-то серебристое. Раз, другой. Там металось какое-то живое существо, боровшееся с яростным ветром. Вверх, вниз, в стороны, угловато и неуверенно, словно слепое. То отстанет, то вырвется вперед, и никак нельзя рассмотреть, что же это?

— Бабочка! — тихо воскликнула Надя. — Ночная бабочка на огонь!!

Правда, есть сходство… Вот появились и еще две, покрупнее. Но нет, очень уж велики для бабочек! Да и какая бабочка справится с таким ветром?

— Больше похоже на летучую мышь, — высказал я предположение. И вдруг сообразил: — Нет, Надя, приглядитесь получше, это ведь птицы! Они тоже убегают от тайфуна и устали бороться с ветром.

Их становилось все больше. Я сосчитал до тридцати и сбился. Они густо вились вокруг прожектора: белесые, будто бестелые в отдалении и серебристые, когда попадали в луч. Было удивительно, как они не сталкиваются.

Потом среди них появилась большая тяжелая птица. Она летела не зигзагами, а по прямой, чуть выше мачты. Осмотрела палубу и уверенно опустилась в нескольких метрах от нас. Мы затаили дыхание, разглядывая эту жительницу океана. Оперение у нее было серое, с белыми и темными крапинками. Тело продолговатое. Нос широкий, как у утки. А ноги короткие с перепонками. Я не силен в птицах, но, кажется, это была гага. Она проковыляла по палубе, что-то нашла под плетеным креслом и проглотила.

Вслед за большой птицей на палубу опустились маленькие; они прыгали, шевелились повсюду, но чувствовали себя не очень уверенно, вспархивали и снова вились возле грот-мачты.

А вокруг по-прежнему ворчал океан, глухо бились о борт волны. «Туркмения» тяжко проваливалась в преисподнюю и вылетала оттуда, выброшенная силой непотопляемости. По-прежнему ветер гнал мимо нас рваные клубы тумана и все казалось плывущим, сказочным, зыбким…

Утром, еще до завтрака, из динамика раздался веселый голос помощника капитана: «Товарищи туристы! С правого и с левого борта видны киты. Желающих просим на палубу».

Берет на голову, фотоаппарат в руки — и бегом по трапу. Выскочил из сухого тепла в холодную сырость, даже лицо сразу сделалось влажным.

Качки почти не было. Медленно катились пологие, стального оттенка, волны, а над ними чуть дымился парок. Стена тумана отодвинулась довольно далеко, особенно впереди и слева. Там, на границе с туманом, виднелось что-то черное, но туристы смотрели не туда, а вперед, перевешиваясь через борт.

— Кашалот! — закричали с мостика. — Товарищи, кашалоты!

Метрах в ста от борта вскинулся вдруг белесый фонтан, вода расступилась, обнажив громадную черную массу, глянцевито-блестящую, словно лакированную. Эта масса приподнялась, показались длинное тупое, будто обрубленное, рыло и широкий хвост. А потом многометровая туша вдруг повернулась легко, изящно и ушла в глубину. Тотчас перед носом теплохода всплыл другой кашалот. Он выпрыгнул на поверхность и, вероятно, испугался нашего судна: нырнул снова, не успев пустить фонтан.

Еще несколько кашалотов виднелось в стороне, хотя и не очень далеко, но фотографировать их было бесполезно, учитывая туманную дымку. Зато