Дальние края - [13]
Хоа и сама безотчетным движением подняла к груди руку, словно держа в ней книжку, и тоже раскачивалась в такт стихам, а по спине у нее вдруг побежали мурашки.
Но тут Няй во сне повалилась на бок и, больно ударившись, заревела во весь голос. Она заявила, что желает идти спать.
— Не нравится! — топала она ногами. — Не интересно! У меня уже глаза закрываются!
— А мне очень нравится. Давай я послушаю еще одно стихотворение. — Хоа говорила вполголоса, боясь привлечь внимание ребят.
Но Няй зашумела еще громче:
— Не нравится!.. Пойдем! Пойдем домой…
Деваться некуда, пришлось уходить с концерта. Если уж Няй разойдется, пощады не жди… Все они, малыши, такие!
Дома Хоа умыла Ни Ай и разобрала постель. Няй снова ударилась в слезы, требуя, чтобы Хоа немедленно отыскала какую-то коробочку. Какую такую коробочку? Ведь она пришла с пустыми руками.
— Где моя коробочка? — ревела она. — Принеси мою любименькую коробочку!
— Не надо плакать, — улещала ее Хоа. — Будь умницей, положи голову на подушку и спи. Я завтра дам тебе мою шкатулку, в которой лежат иголки и нитки. Ты видела? Очень красивая шкатулочка.
Лампа моргнула три раза — скоро выключат свет. Здесь электричество горит только до половины десятого, а не круглые сутки, как в Хайфоне.
— Спи, Ни Ай, а то сейчас погаснет свет!
Вдруг возле ворот загудел автомобиль. Потом он въехал во двор, и лучи его фар желтой метлой провались по стене. Мотор взвыл напоследок и умолк. Звонко хлопнула дверца, и на пороге послышались чьи-то голоса. Хоа прислушалась: вроде бы папин голос…
И точно, отец со своими товарищами вернулись из Ханоя. Еще в дверях он крикнул:
— Хоа!.. Доченька! Ты уже спишь?
Хоа ужасно обрадовалась, совсем как маленькая:
— Папа! Папа приехал!
Няй, которая давно уже притихла и, как полагала Хоа, крепко спит, тоже вскочила и стала кричать:
— О-о! Папа! Папа приехал!..
Но едва радость внезапной встречи улеглась, у Хоа сразу переменился голос, и она начала упрекать отца:
— Не получаются у меня «особенные» каникулы. Если б не Няй, я давно бы уехала из твоего госхоза обратно в Хайфон.
— Полно тебе, — улыбнулся отец. — Давай лучше помиримся. И потом, почему это мой госхоз? Он ведь и твой тоже, и вообще наш, общий!
Папа поднял руку, поглядел на часы и попросил Хоа снять со стены керосиновую лампу, потому что электричеству оставалось гореть считанные минуты.
Ни Ай тоже стала серьезной. Она молча стояла рядом с кроватью и, широко раскрыв глаза, наблюдала, как дядя Ван на соседней койке разбирал свой багаж.
Глава VI
Хоа шагала рядом с папой, поднимаясь на холм, и разговор их лился неторопливо.
— Я получил письмо от твоей классной руководительницы, — говорил папа. — Она тебя хвалит. Пишет, что ты увлекаешься литературой и тут у тебя круглые пятерки. Но вот она жалуется, что ты не хочешь заниматься зоологией и ботаникой.
— Ну да. Я ведь хочу стать писателем. А литература, папа, — это наука о человеке. — Она испытующе поглядела на отца. — Конечно, она изучает не человеческое тело, а душу: психологию и чувства. Ты меня понимаешь?
— Понимаю, конечно.
— А зачем ты тогда говоришь, чтоб я учила зоологию и ботанику? И не понимаю, чего ты смеешься?
— Да просто ты не права. Каждый человек связан с окружающим миром — с природой, с другими людьми. Ну вот, скажем, ты завтра станешь писателем и захочешь написать про наш госхоз, про тех, кто выращивает перец и каучук. Если не будешь знать, как растет каучуковое дерево, какие у него особенности, что ж ты напишешь о людях, работающих на плантациях, о том, что заставляет их тревожиться по ночам, когда падает температура и все заволакивает туман, как берут они сок и что делают из него?
Они помолчали.
Вдруг из придорожной травы в небо стрелой взмыла пара маленьких птичек. Минуту спустя они казались уже крохотными черными точками на фоне бездонной синевы, и до земли долетели звонкие трели их песни. Хоа проводила их взглядом. Птички эти появились как будто нарочно, чтоб оживить прервавшийся было спор.
— Ты знаешь, что это за птицы? — спросил папа.
— Наверно, горный воробей?
— Вот видишь, не говоря уже о литературе, если ты захочешь написать подругам про наши края, то, в общем, не зная природы, тебе нечего будет им рассказать… Птичка эта называется жаворонок. А где, по-твоему, она вьет свое гнездо?
— Но разве не все птицы вьют себе гнезда на дереве?
— Нет, не все. Вот жаворонок, он строит гнездо очень низко, почти на земле. Слышишь, как красиво они поют? Запомни их песенку. И когда будешь сочинять свои книги, смотри не назови жаворонка воробьем, не то люди будут над тобой смеяться…
Они поднялись на высокий холм. Отсюда, куда ни глянь, видны были бескрайние плантации Шон-фаунг, или Горной твердыни (так назывались когда-то эти отроги).
— Гляди, дочка, вот они, наши владения. Ты-то небось думала, что все наше хозяйство — это грядки маниока да кофейные деревья около дома? А ведь Шон-фаунг — Только часть земель госхоза. У нас, кроме кофе, растут каучуковые деревья, рис, кукуруза, и сахарный тростник, и кунжут… Наши угодья тянутся на сорок километров, а ширина их километров восемь.
