Далекие огни - [83]

— Не рано ли, Степаныч?

— Думаю, что не рано, — у него уже усы растут, — шутливо ответил Ковригин. — Вот из таких чистых душ и идут к нам свежие помощники…

— Не спорю, — хмуро уступил Воронов.

Володя смотрел на него исподлобья, обиженно.

— Дядя Федя… Я же с вами в жандармской… Помните? Разве я не понимаю?

— Ах ты, пыж этакий! — насмешливо воскликнул Устиныч. — Что ты понимаешь?

Володя смущенно молчал, прося взглядом у Ковригина защиты.

— Оставьте его, — вступился Ковригин. — Хотите, чтобы такие ребята уже знали о Марксе и Ленине? Они узнают о них — придет время. Не беспокойтесь.

Воронов и Устиныч натягивали пиджаки. Ковригин тоже подтянул солдатский пояс, нахлобучил на голову серую папаху.

Неужели так и кончится эта короткая встреча? Володя ждал, что эти люди позовут его с собой, может быть, пошлют куда-нибудь, но, по-видимому, они и не думали об этом…

Ковригин все-таки почувствовал волнение своего питомца, снял папаху, подсел к нему, обнял за плечо, стал расспрашивать обо всем, что привело Володю к Софрику.

Если бы в распоряжении Ковригина были не минуты, а часы, и тогда они с Володей не успели бы пересказать всего друг другу. А сейчас и вовсе так быстро бежало время, что Володя, путаясь и сбиваясь от волнения, успел только рассказать о злоключениях со шкатулкой, о допросе у Дубинского, об отсидке в кордегардии.

Михаил Степанович слушал с сердитым выражением в глазах, возмущенно вздыхал. Рассказ о том, как жандармы взламывали шкатулку, вызвал общий веселый смех.

— Ах, дурачье! Ах, идиоты! — тихонько смеялся Ковригин, поглаживая лоб. — Для них же конфуз вышел! А нам с тобой, Дементьев, наука: в другой раз подарки будем посылать друг другу осторожнее. Ну, ничего! Теперь и ты крещеный, отведал жандармских сухарей.

Володя жадно ловил каждое слово учителя. Глаза его смущенно и радостно блестели. Ему хотелось расспросить еще о многом, что происходило в последние дни вокруг и казалось ему непонятным, но какие слова нужны были для этого — он не знал, не находил их. Наконец он осмелился спросить:

— Михаил Степанович, расскажите, как вас освободили из арестантского вагона… Жандармы тогда у мастера все вверх дном перерыли.

— Об этом расскажу как-нибудь в другой раз, — суховато ответил Ковригин. — Я знаю, тебя интересует многое, но… торопиться не надо… И смотри, о нынешней встрече, о том, что видел всех нас здесь, никому, даже отцу родному не говори. Это — главное.

Володя молча кивнул.

— Пора, Степаныч, — напомнил Воронов, давно уже стоявший у двери.

— Да, пожалуй… — согласился Ковригин, поглядев на часы. — Уже два часа. Тебе, Софрон, и на паровоз скоро идти. А ты, Устиныч, в стачком. Нажимай по аппарату на конфликтный комитет. В шесть часов истекает срок ответа.

— Ну, прощай, степнячок, — сказал Михаил Степанович и тут же обратился к Воронову и Устинычу: — Делайте свое, товарищи. Я пойду один.

— Не напорись, Степаныч, — заботливо предупредил Воронов и вышел, даже не взглянув на Володю. Горбясь, за ним бесшумно выскользнул Устиныч. Не было сомнений: эти люди считали Володю недостойным своего внимания.

Он стоял растерянный, обиженный до слез. Михаил Степанович положил на его голову руку.

— Не тужи, Дементьев, еще встретимся. Мой совет тебе — от людей никуда не уходи. Поближе к людям держись даже тогда, когда неласковы они будут к тебе.

— Вот и возьмите меня с собой, я с вами хочу… Что заставите — буду делать… — попросил Володя дрожащим голосом.

— Нет, погоди уж. Пока возле отца будь. Ты ему сейчас нужнее. А время придет — мы позовем тебя…

Володя схватил руку учителя.

Вдруг за наглухо закрытыми ставнями послышался сначала отдаленный, потом все усиливающийся конский топот, голоса. Софрик быстро задул лампу. Черная тьма наполнила комнату. Володя теснее прижался к учителю, как бы слившись с ним воедино, затаил дыхание.

Ковригин сидел неподвижно, только рука его крепче сжимала плечо Володи. Ворсистое сукно шинели покалывало Володину щеку, но он не отстранялся.

Цоканье лошадиных копыт постепенно отдалялось и вскоре совсем затихло.

— Проехали, — прошептал Михаил Степанович. — Надо выбираться, Софрон.

Не зажигая лампы, Софрик провел Михаила Степановича в сени, оттуда во двор. Володя не выпускал руки учителя. Нервная дрожь трясла его. Грифельно-черная, холодная, пасмурная ночь каменным сводом нависала над поселком.

— Может, останетесь, Михаил Степанович? — тихо попросил Софрик.

— Нет, Софрон. Мне надо быть там… Я задами махну, — ответил Ковригин и, погладив Володю по щеке, исчез во мраке.

XIV

До рассвета оставалось часа два, когда Софрик и Володя осторожно выбрались со двора. Они долго плутали по кривым темным переулкам, пересекали поросшие сухим бурьяном пустыри, перелезали через деревянные заборы.

С замирающим сердцем Володя следовал за кочегаром, не отставая от него ни на шаг. Наконец они вышли к глухим станционным путям, сплошь заставленным старыми классными вагонами. Между ними неприметно терялся чуть посапывающий паровоз с одним вагоном. Вокруг него ходили вооруженные карабинами люди. Ни один стрелочный огонек не светился на станции. Фонари паровоза были погашены. Первый рабочий маршрут с хлебом для осиноватских бастующих железнодорожников ожидал отправления.