Далекие огни - [37]

Шрифт
Интервал

Старик приставил к стулу трость, достал из бокового кармана тщательно свернутый лист, протянул Дубинскому.

— Извольте, Николай Петрович. Будете отменно довольны.

Дубинский, держа лист в длинных пальцах, долго его рассматривал.

— Как изволите видеть, Николай Петрович, число инаковерующих растет, — вежливо пояснил Кувшинников. — Телеграфисты, кондуктора, стрелочники, двое младших агентов службы движения, путевые сторожа. Контингент довольно широкий. И нигде так тонко не улавливаются неугодные монархии настроения, как в призме религиозной. Люди, сами того не подозревая, обнажают свое существо. Начинают, так сказать, издалека, от недовольства православной церковью, от поношения священнослужителей и кончают святейшим синодом и монархом. Искусно направляю мысли, Николай Петрович, в сторону евангелия — это и есть отвлечение от революционного вольнодумства… Сложная штука-с…

— Конкретные разговорчики можете представить?

— Могу-с. Разговорчики бывают самые разные… Смею доложить, Николай Петрович, меньше всего братию беспокоит, так сказать, сюжет забастовочный. Увожу, деликатно и искусно увожу от подобного сюжетца. При духовном превалировании над материальным братия направляется своей мыслью к неприятию насилия и смирению разума. Революционная мысль, так сказать, подсекается в самом рождении. Евангелистические умозрения весьма способствуют, так сказать, неприятию враждебного проявления воли к ниспровержению существующего строя… Но должен заметить, Николай Петрович, что в пассивном улавливаются плевелы зла и недовольства.

— Конкретнее, конкретнее, — торопил Дубинский.

— Конкретно-с?.. Вот, например, путевые сторожа Кандыбин и Иван Дементьев вели неподобающую беседу о войне, о государе, как о помазаннике божием. Так сказать, с точки зрения религиозной… Проникались сомнением и неуважением к священной особе его величества.

— Так… — ротмистр почесал карандашом переносицу, поставил в списке против названных фамилий два жирных креста. — Дальше…

— Телеграфист Феофан Маценюк на одном из молений прочитал письмо духоборов к сочинителю графу Толстому, неуважительно упоминающее о насилии над сией сектой в пределах Российской империи.

Дубинский поставил в списке еще один крестик. Кувшинников перечислил еще несколько фактов.

— Все? — откидываясь на спинку стула, спросил ротмистр.

— С вашего позволения, ничего к сказанному прибавить не могу, — улыбнулся Кувшинников.

— Мало, очень мало, — недовольно пробормотал Дубинский.

— Факты, достойные внимания… — склонил набок голову Кувшинников.

— Мало выуживаете, — хмурился ротмистр. — Уводить от влияния революционных идей — одно, а так же искусно наводить братию на щепетильные разговоры — другое. Вторым вопросом почти не занимаетесь.

— В пределах возможностей, Николай Петрович.

Дубинский смотрел на Кувшинникова насмешливо.

— Вот что, брат во Христе, — теперь уже грубовато заговорил он, перебирая тонкими пальцами аксельбанты. — Наведите-ка вы свою паству на сюжетец, как вы это сами называете, о предстоящем проезде государя. Не препятствуйте свободному течению мыслей. Попробуйте не петь песнопений во славу грядущего мессии, а отдайте один вечерок на выявление более активных настроений… Вам понятно, о чем я говорю? Загните такой разговорчик, что Христос, мол, тоже был социалистом… А? Хе-хе… Социализм — это тоже, дескать, религия, вроде евангельских истин в их применении к делу борьбы за свободу и все прочее. А? Вы это ловко проделаете, не правда ли? Тогда вы сумеете сообщить мне гораздо больше. Сделаете?

Кувшинников вынул из сюртучного кармана огромный платок, вытер лицо.

— Трудно… Очень трудно, Николай Петрович… Но попробую.

— Попробуйте…

— Чем смогу… — сказал Кувшинников и встал.

— Да… Между прочим, вами очень интересуется начальник охранного отделения полковник Грызлов. Он очень благосклонно отзывался о вас…

— Очень тронут.

Дубинский небрежным жестом выдвинул ящик стола.

— Вам здесь кое-что причитается…

Кувшинников с достоинством принял из рук ротмистра пакет.

— Честь имею, Николай Петрович. Премного обязан. — Кланяясь и опираясь на трость, он пятился к двери. — Честь имею…

— Постарайтесь выполнить поручение, — небрежно бросил Дубинский.

— Не извольте беспокоиться…

И дверь кабинета бесшумно затворилась.

XVII

После известия об аресте Ковригина и допроса в жандармской кордегардии Володя Дементьев несколько дней ощущал душевную пустоту.

Гнетущее чувство подымалось в его груди; настороженными и подозрительными глазами смотрел он теперь на мир. А мир вокруг был тесен и убог — он простирался в одну сторону только до Подгорска, пыльного и скучного небольшого города, а в другую — до семафора соседней станции. На разъезде Чайкино насчитывалось всего восемь взрослых обитателей. Эти люди, несмотря на все различие характеров и пристрастий, были отмечены одной серой печатью ограниченности и равнодушия ко всему на свете.

Начальник разъезда Тихон Зеленицын, сухой и желчный, с бледным лицом и черными злыми глазами, казалось, никого никогда не любил и смотрел на всех людей, кроме высших начальников, сквозь едкую пелену своей злости. Самолюбие и зависть изводили его. Когда-то он надеялся получить большую первоклассную станцию, но начальство загнало его на глухой полустанок, — и вот затаил он обиду и злобу, вымещая их на стрелочниках, сторожах — на всех, кто хотя немного зависел от него. Всем, кто стоял выше на служебной лестнице, он завидовал. Завидовал своему соседу, начальнику Овражного, Чарвинскому, завидовал Друзилину, Полуянову, поездным ревизорам. Володю он удивил своей желчной насмешливостью и грубостью. Когда Володя впервые зашел в контору полустанка, чтобы сдать телеграмму для начальника участка пути, Зеленицын презрительно осмотрел его с головы до ног и сказал:


Еще от автора Георгий Филиппович Шолохов-Синявский
Змей-Горыныч

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Беспокойный возраст

Роман является итогом многолетних раздумий писателя о судьбах молодого поколения, его жизненных исканиях, о проблемах семейного и трудового воспитания, о нравственности и гражданском долге.В центре романа — четверо друзей, молодых инженеров-строителей, стоящих на пороге самостоятельной жизни после окончания института. Автор показывает, что подлинная зрелость приходит не с получением диплома, а в непосредственном познании жизни, в практике трудовых будней.


Суровая путина

Роман «Суровая путина» рассказывает о дореволюционном быте рыбаков Нижнего Дона, об их участии в революции.


Казачья бурса

Повесть Георгия Шолохова-Синявского «Казачья бурса» представляет собой вторую часть автобиографической трилогии.


Волгины

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Горький мед

В повести Г. Ф. Шолохов-Синявский описывает те дни, когда на Дону вспыхнули зарницы революции. Февраль 1917 г. Задавленные нуждой, бесправные батраки, обнищавшие казаки имеете с рабочим классом поднимаются на борьбу за правду, за новую светлую жизнь. Автор показывает нарастание революционного порыва среди рабочих, железнодорожников, всю сложность борьбы в хуторах и станицах, расслоение казачества, сословную рознь.


Рекомендуем почитать
И еще два дня

«Директор завода Иван Акимович Грачев умер ранней осенью. Смерть дождалась дня тихого и светлого…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Встреча

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слепец Мигай и поводырь Егорка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Нет проблем?

…Человеку по-настоящему интересен только человек. И автора куда больше романских соборов, готических колоколен и часовен привлекал многоугольник семейной жизни его гостеприимных французских хозяев.