Далекие огни - [31]

Подъехали к мосту сто десятой версты. Антипа Григорьевич почтительно напомнил:

— Вы хотели осмотреть мост, Владислав Казимирович. Не угодно ли?

— Ах, да… мост… Нет, проедем до разъезда Чайкино, — рассеянно ответил Ясенский и задымил папиросой.

Антипа Григорьевич невозмутимо поджал сухие губы, важно выпростал бородку из воротника серого, заскорузлого, как лубок, плаща, сказал рабочим:

— Гоните поживее.

Рабочие сильнее нажали на рычаги. При всей своей нелюбви к мелкому холопскому услужению Антипа Григорьевич знал, когда следовало угодить начальству.

Дрезина остановилась у низкого серого здания разъезда. Тихий прозрачный вечер спускался на розовеющую степь. Горел на солнце крест дальней колокольни.

Разъезд Чайкино с убегающими в обе стороны пустынными путями, с узкой, усыпанной песком платформой, по которой расхаживали сонные куры, выглядел в этот час особенно скучным, оторванным от мира.

Ясенский приказал рабочему позвать Друзилина. Для видимости надо было осмотреть хотя бы крестовины стрелок. Константин Павлович явился, униженно кланяясь, С рябоватого лица его не сходило выражение робости и растерянности. На небрежные вопросы Ясенского он отвечал только смущенным «гм».

Владислав Казимирович остался недоволен состоянием стрелок: на некоторых переводах усовики были изношены, рамы неплотно прилегали к рельсам, на них лежал толстый слой мазута и пыли.

— Что же это вы, голубчик? — проговорил Ясенский, насмешливо оглядывая неуклюжую, затянутую в легкую суконную бекешу фигуру Друзилина. — Вы совсем не занимаетесь стрелочными переводами, сударь. Кто вам будет менять крестовины? Ваш сосед Полуянов?

— Гм… Гм… — растерянно забормотал Друзилин. — Я просил подослать новые крестовины… Не подсылают.

— Что значит — не подсылают? Что за нелепая болтовня? — Ясенский повысил голос. — Завтра же приступайте к смене переводов. Полуянов, передайте ему две новые крестовины. — Ясенский вытер носовым платком выпачканные руки. — Я удивляюсь… Чем вы заняты, господин Друзилин? Околоток у вас в безобразном состоянии. Стрелки чуть ли не в навозе. Что у вас делают артельные старосты?

— Подбивают толчки, — ответил сгоравший от унижения и стыда Константин Павлович.

— Что вы все — толчки да толчки. Вы должны заниматься не только толчками! — гремел Ясенский. Его бархатистый, мягкий голос далеко разносился в вечерней тишине, — он был слышен на самом разъезде. Там на перроне уже собрались начальник разъезда, дежурный и телеграфист.

— Братцы, уже намыливает башку нашему Друзилину Ясенский, — хихикал, потирая руки, телеграфист. — А потом к бабе его завалится на всю ночь… Эх, тяжела мастерова доля…

— Вообще мне придется, очевидно, всерьез о вас подумать, уважаемый Константин Павлович, — многозначительно закончил Ясенский. — Дальше так работать нельзя. Даю вам неделю, чтобы привести околоток в надлежащий вид. Иначе прошу извинить… О последствиях задумайтесь сами.

Друзилин, окончательно обескураженный столь строгим напоминанием, только сопел, что-то невнятно бормоча в свое оправдание. Он и сам понимал, что был никудышним мастером и держался на околотке только благодаря Аннушке.

Ясенский, Антипа Григорьевич и Друзилин подошли к поджидавшей их дрезине.

— Сейчас же поезжайте на мост сто десятой версты и сделайте промеры котлована, — приказал Друзилину Ясенский. — Там у вас заметны грязевые наносы после дождей, их следует немедленно расчистить.

— Слушаю-с, — по-медвежьи переминаясь с ноги на ногу и с тем же выражением подавленности на лице пробормотал Константин Павлович.

— Затем побывайте на полуказармах и соберите у артельных старост сведения о количестве добавочного балласта. Проинструктируйте путевых сторожей и переездных сторожих на случай следования высочайшего поезда.

— Слушаю-с, — механически повторял Друзилин.

«Этой работы хватит ему часов на пять», — подумал Ясенский.

— А теперь, господа, оставьте меня, — я хочу отдохнуть. Я, вероятно, направлюсь к вам, уважаемый Константин Павлович.

— Очень рад… Очень рад… — склонил голову Друзилин. — Когда изволите уезжать, Владислав Казимирович?

Он был рад, что начальник, смягчился.

— Завтра утром… Курьерским. Подвезите меня, господа, к казарме и поезжайте…

— Слушаюсь… Вас проводить до казармы? — с вымученной любезностью спросил Друзилин.

— Нет, не беспокойтесь. Вы поезжайте… Поезжайте…

Слушая этот диалог, Антипа Григорьевич только сердито пощипывал бородку. А когда дрезина, высадив начальника у казармы, покатила дальше, он горестно вздохнул, негодующе громыхнул шаблоном о пол дрезины: просто невыносимо было смотреть, до какого унижения можно довести человека!

Ясенский размашистым шагом вошел во двор, не обращая внимания на рабочих, снявших при виде начальника шапки, толкнул дверь казармы.

Аннушка стояла у порога, опираясь о дверной косяк согнутой в локте рукой, чуть испуганно и радостно смотрела на Владислава Казимировича сияющими черными глазами. Это была женщина лет двадцати восьми, начавшая полнеть, но все еще стройная, с гибким и сильным телом и высокой грудью. В ее матово-смуглом лице с упрямым чувственным ртом и высоко взметнувшимися тонкими бровями таилась та властность и смелость, от которой на первых порах люди слабохарактерные чувствуют себя робко и растерянно.