Далекие огни - [116]

«Скорей, хотя бы скорей»… — думала Марийка. Ее возбуждение, беспокойные взгляды, устремленные на Ясенского, не укрылись от внимания Аделаиды Александровны.

«Эта девчонка окончательно сошла с ума, — с негодованием подумала Аделаида Александровна. — Этого еще недоставало, чтобы горничная… Сейчас выведу ее и надаю пощечин. Пьяна она, что ли?»

Аделаида Александровна уже приготовилась осуществить свое намерение, но в это время Август Эдуардович встал из-за стола, и вслед за ним один за другим стали подниматься гости, готовясь перейти в зал.

Жена полицмейстера, толстенькая, веселая, черноглазая, порхающей походкой подлетела к роялю, опустилась, шелестя шелковым платьем, на стул, ударила пухлыми пальчиками по клавишам.

Гости быстро разделились на пары. Начались танцы.

Марийка увидела, что Ясенский, ведя под руку большого начальника, направился к выходу. Не думая о последствиях, она устремилась за ним со всех ног, догнала обоих начальников в коридоре.

— Что тебе, девочка? — по обыкновению сияя своей небрежной улыбкой, спросил Владислав Казимирович.

Оба начальника остановились, хмельными глазами с любопытством разглядывая Марийку.

— Какая славная девочка! — проговорил Август Эдуардович. — Дорогой друг, такая горничная в доме может стать опасной.

Штригер-Буйновский захохотал.

Марийка раскраснелась, глаза ее сверкали. Протянув Ясенскому письмо Полуянова, она, торопясь и задыхаясь, заговорила:

— Владислав Казимирович… Помогите… Мама просила передать… Арестовали моего отца… и брата Володю… Прошу вас, заступитесь.

— Какое письмо? Кого арестовали? — все еще не улавливая смысла Марийкиной просьбы, переспросил Ясенский.

И вдруг Марийка с плачем повалилась к ногам Штригер-Буйновского.

— Заступитесь… Спасите папу…

Владислав Казимирович бросился поднимать девушку.

— В чем дело? Встань, встань… Как не стыдно? Да встань же…

Марийка встала, всхлипывая, плечи ее вздрагивали. Штригер-Буйновский изумленно и чуть недовольно смотрел на нее. Эта неприятная сцена напомнила ему натиск женщин у подъезда любительского театра.

«Никуда не скроешься от этих слез, — с досадой подумал он. — Всюду просители… Право же, это становится невыносимым».

— Любезный Владислав Казимирович, — проговорил он насмешливо и вместе с тем подчеркнуто вежливо. — Мне сегодня особенно неприятно, да еще в вашем гостеприимном доме, заниматься жалобами. Думаю, что вы разберетесь в делах вашей горничной сами.

И Штригер-Буйновский, еще раз окинув взглядом плачущую Марийку, круто повернулся, заложив за спину руки, и, сутулясь, слоновьей походкой двинулся назад в зал, откуда все громче доносилась веселая, словно скачущая музыка.

Закрыв передничком покрасневшее лицо, Марийка стояла перед Ясенским, полумертвая от страха. Ей казалось, что она допустила какую-то ошибку, что гнев хозяина сейчас обрушится на нее.

Ясенский и в самом деле только покрякивал от ярости, поминутно прикладывая к породистому носу надушенный платок. Эта девчонка, которую он так рискованно баловал, неуместной выходкой могла испортить все дело, а главное — так удачно завязавшуюся дружбу с начальником дороги.

Только случайность спасла его от публичного скандала. Он уже готов был накричать на Марийку, прогнать ее, но, увидев жалкое, мокрое от слез и все-таки прелестное личико, выхватил из рук горничной письмо Полуянова, быстро пробежал глазами и, оглянувшись, — нет ли поблизости Аделаиды Александровны, — строго сказал:

— Иди умойся и сейчас же вернись к столу! И никому ни слова о том, что разговаривала со мной… — Он сердито повращал глазами. — Ну! Живо! А я разберусь во всем…

Марийка вытерла слезы, благодарно блеснула черными глазами.

— Спасибо, Владислав Казимирович… — и легонько присела, как учила ее хозяйка.

Ясенский еще раз оглянулся, похлопал ладонью Марийку по смуглой и все еще влажной щеке.

— Передай матери, что я сделаю все, что от меня зависит…

Уверенным шагом он направился в залу.

«Черт возьми этого Сосницына… Надо его уговорить. Не такие уж большие преступники этот Дементьев и его сын, какой-то сопливый мальчишка», — думал он, а в воображении все еще стояло заплаканное лицо девушки, полные слез глаза…

В зале тревожным вопросом встретила Ясенского Аделаида Александровна.

— Ради бога, Владислав… Где ты был? Август Эдуардович чем-то недоволен… Что случилось?

— Наверное, опять какая-нибудь неприятность на узле, — небрежно ответил Ясенский. — Ты же знаешь, не все пока улажено. А тут еще Сосницын перестарался… Ну и… Август Эдуардович недоволен… — Ясенский насмешливо повел бровью. — Ты же знаешь — излишние аресты его волнуют…

Штригер-Буйновский сидел в кресле в углу залы, отяжелев от обильной еды и вина. Взгляд его рассеянно скользил по лицам гостей. Видя, как испортилось по неизвестной причине настроение у главного гостя, мелкая чиновная братия невольно притихла, веселилась более сдержанно. Только женщины с прежним увлечением продолжали кружиться в вальсе.

Сосницын, звякая шпорами, подходил то к одной, то к другой, предлагал руку. Он пошатывался, лицо его стало совсем серым, остекленелые глаза смотрели бессмысленно. Погон на левом плече перекосился, палаш волочился по полу. Штабс-капитан был втайне недоволен собой и считал свою жизнь пропащей. Он чувствовал себя все более неуверенно. Коньяк отнял у него последнюю живость. Когда Сосницын подходил к какой-нибудь не в меру возбужденной даме, так и казалось, что он боднет ее головой, и дамы испуганно, с визгом и смехом шарахались от него прочь.