Далёкие милые были - [51]

В нашу театральную студию пришла девочка Оля, дочка поэта С. С. Наровчатова. Она была настоящей русской красавицей из доброй народной сказки. Таких глаз-незабудок, таких пухлых, манящих малиновых губ я больше не встречал – только в стихотворении Есенина «Не бродить, не мять в кустах багряных…»: «с алым соком ягоды на коже», «со снопом волос твоих овсяных». Она снималась в кино, в том же фильме у Воинова, откуда меня «уволили».

В школе я «ехал на тройках с бубенцами», да и то благодаря соседке по парте. Валя Дмитриева усердно занималась со мной, тянула, дабы я не увяз где-нибудь из-за непонимания предмета. Её старания не пропали, и я перешёл в 10-й класс. Чтобы отблагодарить её за труды, я выписывал ей контрамарки в театр Маяковского. Если помните, я их подделывал, но Валя этого не знала. Мы с ней даже пару раз вместе сходили: посмотрели «Леди и джентльмены» и «Гостиница «Астория». И в той, и в другой постановке замечательно играл Александр Ханов. Бывая на спектаклях то с подругой, то с мамой, Валя изучила весь репертуар Маяковки. А сам я ещё дважды посетил театр Вахтангова, посмотрел спектакли «Город на заре» и «Фома Гордеев».

Седьмое апреля – день рождения Ириной мамы. Купив букет роз и торт, без звонка отправился поздравлять именинницу. Когда пришёл, выяснилось, что баянист Слава уже там и уже на кухне, устроившись за маленьким столиком, пьёт водку с Марией Гавриловной. Слава изменился – мужик и живот уже отрастил. Мне предложили присоединиться, но я отказался. Что-то во всём этом было противное: и то, что мама с ним собутыльничает, и то, что он ей приятен.

Чай пили в гостиной. Там Слава достал из футляра баян, натянул лямки и рванул увертюру из «Детей капитана Гранта». Потом Ира села за рояль и, аккомпанируя себе, спела свою любимую «Всё стало вокруг голубым и зелёным».

Прошло чуть больше недели – вот и мой день рождения. Мне исполнилось 17 лет. Поздравили меня все, кроме Иры. Соседка по парте, красавица Валя, подарила мне оловянного солдатика, пожелав:

– Будь таким же стойким, как этот солдатик, – и чмокнула в щёку, – поздравляю!

Тут я вспомнил, как баянист Слава вот так же запросто поцеловал Иру, и это меня тогда задело – а оказывается, ничего страшного в этом нет.

Продал марки и купил два билета в Большой театр на «Жизель». Балет шёл в воскресенье днём. Позвонил Ире, сообщил, что недавно был мой день рождения…

– Поздравляю, – коротко сказала она. Я предложил ей отметить это событие походом в Большой театр, она согласилась.

«Не любит она тебя, Серёжа, – говорил я сам себе и тут же её оправдывал, – рано ей ещё любить. Дружит с тобой – вот и скажи спасибо». Да и дружит она как-то странно, однобоко. Она позволяет мне дружить с ней, а сама… сама вот по-лермонтовски «вспорхнёт и умчится, как птичка». Ещё я заметил, что при общении со мной, когда она слушает или сама рассказывает, глаза её выдают отстранённость от беседы, как будто в ней таится другой человек. Уловить присутствие этого другого можно по равнодушному взгляду, мимолётному отключению от разговора или в показном неестественном смехе. Пытаясь понять все эти проявления, что холодком обдавали мне душу, я перечитывал страницы «Войны и мира», где Лев Толстой исследует процесс формирования Наташи Ростовой в такие моменты, когда она просит Бориса поцеловать куклу или секретничает в постели с маменькой.

После «Жизели» Ира пригласила пообедать у них. Мария Гавриловна была в хорошем настроении, угощала нас домашними пельменями, Ира ела их со сметаной, Мария Гавриловна с уксусом, а я с маслом. За столом зашёл разговор о лете, Мария Гавриловна спросила, что я собираюсь делать. Ответил, что пока не решил: может, поеду с отцом охотиться на Смоленщину или на дачу в Головково. Тогда она предложила отправиться с ними в лагерь и вести там драмкружок: из пионеров я уже вырос, а вот для этого дела, по её мнению, вполне подхожу. Я обрадовался и сразу согласился. Предполагалось, что это будет лагерь в Мещерине. Мария Гавриловна пообещала всё устроить.

В школе к Первомаю готовили праздничный вечер, в программе запланировали концерт и танцы. Активисты-организаторы обратились ко мне: чем на этот раз смогу порадовать?

– Художественным свистом, – объявил я.

– Серёж, давай без фокусов…

– Хорошо, художественный свист отменяется, будут фокусы!

– Ну, Серёж…

– Не «ну», а гвоздь программы – фокусы!

Активисты согласились и решили, что мой номер будет завершающим.

В нашем Доме пионеров на новогодних ёлках всегда выступали фокусники: Арутюн Акопян или Дик Читашвили. Я у них кое-что подсмотрел, кое о чём сам догадался и даже придумал фокус, который должен был повергнуть публику в изумление.

Праздничный вечер. Концерт. И вот Лёнька Булычёв объявляет:

– А сейчас… маг и волшебник… Нико-нен-ко!

Под мелодию песни «Утро красит нежным светом…» (её учительница пения исполняла на пианино) я вышел, поклонился и начал показывать фокус с тремя платочками. Я сначала всё выполнил сам, а после для повтора уже пригласил желающего из зала. Подошёл один из учеников и на совесть связал концы всех платков. Эту связку я медленно, аккуратно сложил пополам, затем ещё раз пополам, ещё и ещё раз. Немного «поколдовав», попросил школьника осторожно потянуть один из платочков – тот без труда выскользнул из связки. Я её подкинул вверх – и два других платочка упали порознь.