Да, та самая миледи - [4]

Это было не так уж и трудно. Правительства, как и люди, гораздо охотнее склоняются к выжидательному ничегонеделанию, чем к каким-либо действиям.

Пока два флота, как две стаи, кружили возле Ла-Рошели, Монморанси[3] отогнал Субиза к острову Рэ и не подпускал к крепости; на Туманном острове не без моей помощи шли долгие дискуссии на тему, каким образом помочь единоверцам, когда это лучше всего сделать и как соблюсти при этом свои интересы.

Что же касается первого министра…

Бекингэм, после Амьена[4] ставший страшно загадочным, был вообще очень занят. Он отделывал в своем дворце алтарь, посвященный Анне Австрийской, и оторвать его от этого занятия был не в силах даже король. Что в общем-то вполне соответствовало интересам французского правительства.

А потом он вдруг исчез, о чем и было тотчас же сообщено Его Высокопреосвященству.

Красавец Бекингэм поехал к вечно заплаканной королеве, которая его совсем не ждала.

ГЛАВА ВТОРАЯ ОСОБЕННОСТИ РАБОТ СЕКРЕТНЫХ СЛУЖБ

Не скажу ничего нового, если напомню, что в наш семнадцатый век, как и во все предыдущие, каждая персона, способная влиять на судьбы людей и народов, имеет свою тайную армию помощников, являющихся ее глазами, ушами и руками.

В этой армии есть своя иерархическая лестница.

Если человек, выполняющий поручения своего хозяина, мелкий и незаметный да еще, не дай бог, умудрился попасться при занятии ремеслом, которым кормится, ему припечатывают определение «грязный шпион». И персона, нанявшая его, делает вид, что никогда не имела чести знать подобную сволочь.

Если человек имеет кое-какой вес в обществе и может открытием своих тайн причинить неприятности определенному количеству влиятельных людей, его уважительно именуют «секретный агент». С секретным агентом дела обстоят уже куда более приятно. Если он попался, то с ним возятся, как с тухлым яйцом, стараясь не узнать слишком многого и как можно скорее сбыть с рук настоящему хозяину. Ему есть где зализать раны. От него почти не отрекаются. И шансов выпутаться из истории целым и невредимым у него, кстати, раз в десять больше, чем у грязного шпиона.

Если человек занимает положение среди первых, вторых и третьих лиц государства и может гордо говорить про себя «мы, нобилитет…», то его ласково называют «сторонник» или «приверженец». Пропасть между этой третьей ступенью и первыми двумя непреодолимая. Мелочью сторонник за услуги не берет. За то, за что грязного шпиона могут живьем поджарить, а секретного агента прилюдно колесуют, будь он даже дворянин, приверженца лишь пожурят и отправят на месяц-другой отдохнуть от придворной жизни в провинциальном имении. Ясно даже ребенку, что третьей категорией не становятся, ею рождаются.

Мне удалось достичь высот секретного агента, с капризами которого считается даже работодатель.

Впрочем, я всего лишь боролась за выживание. Но об этом позже, сначала о подвесках.

Странно, даже наедине с собой разговаривая с вымышленными собеседниками и вспоминая быльем поросшие события, я не могу просто так стряхнуть в первую очередь неприятные воспоминания, освободиться от них раз и навсегда. Нет, они непременно хотят идти, как им хочется. Наверное, я просто возражаю графу де Ла Феру, противопоставляя его воспоминаниям свои.

Что поделать, мемуарный век, я же предупреждала…

Итак, алмазные подвески королевы.

Второго сентября Бекингэм покинул Англию и седьмого числа был уже в Париже.

Как я уже упоминала, вслед за ним помчался гонец к кардиналу. Мне оставалось только гадать, чем вызван такой стремительный отъезд герцога. Что-то заваривалось там, в Париже, но вестей из Франции не было, и отправиться туда самой тоже не представлялось возможности.

Пришлось изнывать от любопытства почти полмесяца, но ранним утром пятнадцатого сентября взмыленный гонец Его Высокопреосвященства господин де Витри поднял на ноги весь особняк, топая своими высокими сапогами и требуя срочно поднять миледи.

Ненавижу ранние вставания, и вся челядь это знает. Доведено до их сведения это было самым наглядным образом. Поэтому желающих подвергать свою жизнь опасности не было. Лакеи переминались, находя тысячи отговорок и ссылаясь на то, что подобные действия в такой неурочный час входят в обязанности камеристок. Камеристки, сообразив, чем дело пахнет, вообще таинственно испарились.

С другой стороны, де Витри тоже был не подарок и, как всякий гвардеец, ждать не любил, поэтому, в конце концов, он с проклятиями ринулся наверх, грозя слугам адом и преисподней.

Ад и преисподняя его и встретили.

Спасло де Витри от увечий только клятвенное уверение рассказать обо всем, что творилось в Париже. Но сначала я вскрыла письмо.

«Миледи! Будьте на первом же балу, на котором покажется герцог Бекингэм. На его камзоле будут двенадцать алмазных подвесок; приблизьтесь к нему и отрежьте две из них.

Когда завладеете подвесками, дайте мне знать незамедлительно», — писал кардинал.

Судя по рассказу де Витри, дело обстояло следующим образом.

Его Высокопреосвященство решил разыграть небольшую галантную комбинацию. С помощью камер-фрейлины королевы госпожи де Ланнуа на собственной писчей бумаге Анны Австрийской было составлено маленькое письмецо, в нежных выражениях призывающее влюбленного герцога в Париж. Печать тоже была подлинной, а почерк искусно подделан.